Валерии 37 лет. Она живет в городе-миллионнике и уже шесть лет работает в своем районе соцработником. На эту должность Леру устроила мама: у женщины как раз закончился декретный отпуск, и ей нужна была работа со свободным графиком. Теперь сын Валерии — уже школьник. Но ему все так же требуется мамина забота: с домашним заданием помочь, в бассейн отвезти, свозить к врачу. Вот и держится Лера за свой «свободный график», хотя давно уже люто ненавидит себя и за нищенскую зарплату, и за собственное малодушие.
«Вонючий старый пони»Ставка соцработника — это 12 немощных стариков, каждому из которых положен определенный набор социальных услуг. Бывает и 17, когда кто-нибудь из коллег уходит в отпуск. Каждого нужно навестить минимум два раза в неделю.
Сначала к заявителю на дом приходит комиссия, которая определяет степень нуждаемости в социальной помощи. Самая высокая степень — первая. «Это практически овощ, — говорит Валерия. — Человек, который сам даже ложку ко рту может поднести с трудом. Но даже к такому человеку соцработник будет приходить три раза в неделю. Больше — не положено».
Потом для каждого пожилого человека составляется индивидуальная программа, в которую включается набор необходимых социальных услуг. Все, что в эту программу не включено, можно получить только за деньги.
Среди подопечных соцработника есть так называемые «платники» и «бесплатники». К бесплатникам относятся льготники (например, участники и инвалиды войны) и «предельщики» — те, у кого пенсия не превышает полутора прожиточных минимумов в регионе.
Остальным услуги оказываются на платной основе. «К примеру, пенсия у бабушки 18 тысяч. А полтора прожиточных минимума — это 11 тысяч. Рассчитывают так: из 18 тысяч вычитают 11 и полученную сумму делят на два. Получается 3500 рублей. Это та сумма, больше которой за оказанные услуги с человека не могут взять. Бабушка может заказать услуг и на 4 тысячи, если ей положено по программе, но больше, чем 3500, с нее не возьмут», — объясняет Валерия.
Эта сумма у всех разная: у кого 300 рублей, у кого тысяча, у кого пять тысяч.
Недавно социальные услуги в области сильно подорожали. Некоторые поднялись в цене в 40 раз.
Самая популярная и необходимая пенсионерам услуга — «покупка продуктов» — вместо 5 рублей стала стоит почти 50. Помыть полы теперь стоит 77 рублей. Бесплатно такая услуга положена только раз в месяц, остальное — за свой счет.
Некоторые услуги оказываются только на платной основе. Это мытье окон, косяков, дверей, унитазов, ванны. Стирка и ручная, и машинная — тоже только платно. Оформление документов в различных инстанциях — только за деньги.
Если бабушка попала в больницу, то ее нужно посещать уже не на дому, а в лечебном учреждении: так же приносить для нее лекарства, еду, одежду. Социальные работники помогают пожилым людям оплачивать коммунальные услуги, ходят вместо них к врачам в поликлинику за льготными рецептами.
В день Валерии нужно навестить 6-8 бабушек. Всем нужно купить и принести продукты, лекарства, бытовую химию.
— Иду в магазин по месту жительства, покупаю набор сначала для одной, потом для другой. Пакеты оставляю в ящиках в магазине, потом разношу по адресам. Иду к той, которая ближе, потом подальше, и еще дальше. — Пакеты тяжелые? — спрашиваю у Леры. — У нас ограничение — не больше 7 кг за один раз. — Для каждой бабушки? Это же тяжело... — оглядываю маленькую, пухленькую Леру. — А что делать? Это сейчас тепло, а зимой мороз, грязь, холод. По частному сектору, вся в грязюке, как свинья. Тащишь эти пакеты, весь заляпанный, затасканный, как тот вонючий старый пони.— Они заставляют тебя искать, где купить продукты подешевле?
— Покупаем по месту жительства — так положено. Есть «Магнит» в районе, он самый дешевый. Выискивать конкретную цену я не обязана. Есть у нас услуга: два раза в месяц можно съездить в «Ленту» или «Гурман» по району, купить что-то особенное, чего в «Магните» нет.
— Заказывают что-то оттуда? — Да, заказывают. Пирог на день рождения, игрушку внуку. — Даже такое приходится покупать? — Да, и на базар хожу. Трусы покупаю, ночнушки. Внучкам тоже трусы покупаю, подарки правнукам: соки, киндер-сюрпризы, мячики. — Они довольны покупками? — Бывает всякое. Говорят: «Ты купи на свой вкус». А потом: «Я вот не такой бокал хотела». Я теперь говорю, что мне конкретный образец нужен.Или недавно было: «Купи мне чай». Какой? «Какой ты себе берешь». Хорошо. Принесла чай: большая упаковка, «Майский», листовой. «Ты чего мне принесла?» То, что сказали, то и принесла. Я себе такой беру. «Но мне нужен в пакетиках». Сказали бы: маленькая пачка в пакетиках, а то вы мне даже по телефону разродиться не можете. За мои-то деньги.
— Ты сама им звонишь? — Кому я звоню, кто мне звонит. — То есть конфликты бывают... А что потом? — Ругаются, дуются, не разговаривают со мной. Квитанцию принесли, она мне: «Позвони, разберись, почему в прошлом месяце был ноль, а сейчас вот такая сумма». Поясняю, что это счет за два месяца. «Нет, ты позвони и разберись». Хорошо, услуга стоит 140 рублей. «Нет, я соседку Валю попрошу». Как хотите. Потом еще несколько дней обижается. «Это труд поломойки»Сегодня у Валерии был тяжелый день. Она убрала три двухкомнатных квартиры: пропылесосила, помыла полы, вытерла пыль. Еще трем бабушкам принесла лекарства и продукты, оплатила коммуналку. Вернулась домой выжатая, как лимон. Какой уж тут свободный график...
А после работы нужно еще разобраться с бумагами. На каждую бабушку у Леры есть воя прошитая тетрадь — документ строгой отчетности. Туда вручную вписываются все услуги, покупки, вплоть до наименований, количества грамм и упаковок. В конце месяца нужно подсчитать, сколько и чего женщина купила и отнесла старикам.
И такое — шесть дней в неделю. За свои труды Валерия получает около 8 тысяч в месяц.
«У нас сколько потопаешь — столько и полопаешь, — саркастически говорит женщина. — Шесть лет назад оклад был 4 тысячи рублей, потом вырос до 6 тысяч. Но платили разные стимулирующие: за интенсивность, напряженность... Я даже не разбираюсь за что. Выходило где-то тысяч 14-15. А сейчас нас перевели на сдельно-премиальную систему, и я больше 8 тысяч не получаю».
У социальных работников есть лимит: 350-400 услуг в месяц. Если выполнишь их все, получишь около 15 тысяч рублей. Но это почти нереальная нагрузка.
Чтобы столько зарабатывать, нужно выполнить около 15 услуг в день. Есть простые, вроде измерения давления, а есть и сложные — к примеру, отнести в администрацию жалобу на работу коммунальщиков.
Поэтому коллеги Валерии выкручиваются просто: они дописывают услуги в тетрадки к бабушкам-бесплатницам. Те за них ежемесячно расписываются, иногда не замечая подлога, а иногда чистосердечно пытаясь помочь собственному соцработнику.
— Ты собираешься об этом писать? — с испугом спрашивает меня Лера. — Это же коррупция! Хищение государственной собственности! К нам же с проверкой придут... — А знаешь, как называется ситуация, когда государство вынуждает людей идти на профессиональный подлог? Люди идут на это, чтобы просто выжить. Это называется «прекариальность».Сама Лера всего боится. Боится дописывать лишнее в тетрадку, поэтому за месяц успевает выполнить всего около 150 услуг. Боится искать другую работу.
— Что в твоей работе тебе дается особенно тяжело? — Все! Сумки таскать целый день туда-сюда, слушать бесконечное: «все болит, а я была такая молодая и все было замечательно, а сейчас все плохо...» Любая работа приедается. Меня же никто тут не держит, я сама никак не уйду. — Почему?— Несостоявшаяся я. Мама заставила учиться на бухгалтера, а я хотела быть парикмахером или дизайнером букетов. Работала сначала продавцом, потом делопроизводителем: заполняла документы на компьютере. А сейчас вот уже шесть лет здесь.
— Тебе страшно менять работу? — Как представлю, что надо идти на собеседование... Один раз, второй. Страшно искать работу, но это придется делать. — Ты деградировала на этом месте? — Да. Хотя нас обучали. Говорили, что соцработниками должны работать только люди с дипломами. Но я считаю, что это труд поломойки. И диплом там особо не нужен. — А психологические качества какие-то нужны? — Да, терпимость, сочувствие к этим людям. «С бабушками я не дружу»Валерия, как ни странно, о своих бабушках говорит сдержанно. Иногда даже ласково. Видно, что она больше злится на себя, чем на свою работу. Прямо спрашиваю:
— Они тебя бесят? — Уже да, — тихо отвечает Лера. — У тебя есть внутри эмпатия, сострадание к этим людям? — Есть конечно. Мы ведь такими же будем. Это период в жизни, от которого не уйти. Кто-то раньше уйдет, а кто-то все равно доживет до этого порога. Такими же немощными все равно будем. Хоть и бегучие, хоть и передвигающиеся, но немощные люди.Вот и ухаживает Лера за своими старушками: моет их, причесывает, одевает. Большинство из них — люди одинокие. Их дети либо живут очень далеко, либо умерли раньше родителей. Бывает, что к бабушке приходит лишь невестка — в сущности неродной человек, которой немощная старуха досталась в наследство от покойного мужа. «Ни у кого из моих бабушек полной семьи нет», — констатирует Валерия.
— Они ждут тебя? — спрашиваю у нее. — Ждут, — с какой-то обреченной горечью в голосе говорит женщина. — Ждут, когда принесу им купленное за их же деньги.Несмотря на неизбежно возникающие социальные и психологические связи, Валерия со своими подопечными не дружит. Близких контактов старается не заводить. Говорит, раз попьешь чай — потом не отделаешься от просьб что-то сделать бесплатно.
— Девчонки рассказывают: «Я тебе дам конфетки, а ты мне помой комнату». А услуга стоит 77 рублей. Нет, спасибо, кушай сам. Я никогда за стол не сажусь. Ты что? Боже упаси. Подарки тоже не беру. — А предлагают? — Не часто, но бывает. Предлагали то конфеты, то печенье, то возьми платье, будешь носить. Не хочу связываться. — А что будет? Нажалуются? — Да, скажут: «Я ее кормила, а она мне то-то и то-то бесплатно не сделала». — И часто жалуются? — Бывает. Закрыла бабка за тобой дверь — и сразу жаловаться. Хотя бы те же самые окна... У нас вообще не было платных услуг какое-то время. Ну убрали и убрали — я не буду мыть за спасибо. Говорю об этом, а бабка: «Ну ладно». И закрыла дверь. Тут же, через 10 минут, мне начальница звонит: успела-таки нажаловаться. — А в хамстве, воровстве обвиняют вас? — Меня не обвиняли. Других да: то сумки ставит на стол грязные, то хамит, то пишет неправильно в тетрадках, то сдачу неправильно дала.После того как в прошлом году услуги сильно подорожали, бабушки стали на всем экономить. Лишнего не заказывают, продукты тоже просят купить подешевле.
«Они не понимают, говорят: "Почему я должна платить за мусор 12 рублей? Ты же по пути идешь, выкинь". А то, что у меня зарплата с услуг капает — никого не волнует», — говорит Лера.
— Пенсии у некоторых неплохие, — продолжает женщина. — Одна вон сыну на книжку положила 800 тысяч рублей, а мне не может за мусор 12 заплатить.
К другой как-то прихожу, а она мне: «Лерочка, у меня беда! Я в пододеяльнике деньги хранила, решила одеяло вытряхнуть с балкона, и мои 100 тысяч — тю-тю».
— Ты завидуешь бабкам? — спрашиваю у нее. — А чему завидовать?— Ну, у них пенсии по 30 тысяч, а у тебя зарплата всего 8. Есть семья, ребенок, а на жизнь не хватает. А они по 800 тысяч откладывают.
— И куда они со своими тысячами? — Но они же на тебе экономят... Это не злит? — Они всю жизнь работали, чтобы пенсию заработать. Некоторые детства не видели, работали. — Они, получается, богаче тебя... — Да, но они же заработали эту пенсию. — А ты какую пенсию заработаешь? — На букву «хэ». Самую минимальную. У нас полстраны сейчас так трудятся, пашут, а пенсии у них не будет. Мама моя всю жизнь отпахала связистом, зарплата у нее хорошая была. А в итоге пенсия — 11 тысяч. Несправедливость во всем. «И им, и нам деваться некуда»У социальных работников зарплата мизерная. Хорошая пенсия им не светит, соцгарантии — так себе: отпуск как у всех, больничные пока еще оплачивают. А функции свои надо выполнять: обихаживать, успокаивать, разговаривать со стариками.
В отделении Леры работает 10 человек. Они обслуживают 120 стариков в своем районе. У каждой из этих женщин есть свои причины держаться за такую работу: кто-то только после декрета, у кого-то мама «плохая» - уход нужен, кто-то уже в пенсионном возрасте.
По словам Леры, в ее отделении фанатиков нет. Есть те, кто отдал профессии 18-20 лет своей жизни. Эти люди когда-то любили свою работу, а сейчас ненавидят.
«Коллеги говорят, их все заколебало. Каждый ноет, каждый стонет, у каждого какая-то проблема. Сидят, потому что можно пораньше на работу выйти, попозже, можно график перенести — так и держатся», — говорит женщина.
Получается, одна безысходность обслуживает другую безысходность. Старикам деваться некуда, и соцработникам — тоже некуда.
Уже традиционно спрашиваю:
— Если бы тебе подняли зарплату, ты бы осталась на этой работе? — Больше денег — это же больше услуг. Я физически не смогу... — Нет, больше денег за те же услуги, что ты сейчас делаешь. — Осталась бы. Сколько я должна получать? Ну хотя бы тысяч 15.Иногда Лерины бабушки умирают. Но она не хоронит их, не ходит на поминки.
— Ты не привязываешься к ним? — Конечно, привязываюсь. Мне их жалко. — Почему на похороны не ходишь? Не хочешь? — Мне не приходилось заниматься похоронами: моих хоронили родственники. Бывает, что хоронит соцработник, потому что родных нет. Но у меня такого не было. Родственники хоронят так, что я просто не могу пойти. Если пойду, то к другим бабушкам не успею. У меня же работа. — А потом что? — Потом дают другую бабушку, новую. Это же конвейер. — Предлагали тебе что-нибудь ценное завещать, если ты будешь хорошо ухаживать? — Нет. Но слухи ходят, что некоторые так отхватили... — Может, твоя бабушка еще впереди? — Нет, моя уже точно позади.