Безумно сжатые сроки, страх перед большим начальством и штурмовщина — это заключительная часть интервью-трилогии с архитектором Тимуром Башкаевым, чье бюро проектировало общественные интерьеры парка Зарядье, МЦК, а сейчас работает над станциями МЦД. Башкаев уже рассказывал «Примечаниям» об особенностях реализации реновации и битве за комфорт пассажиров на станциях МЦД. Это интервью о современных реалиях больших строек.
— Тимур, что сейчас происходило в вашем бюро? Что это было за голосование? Ваши сотрудники шутили, что выборы прошли не без вбросов.
— Мы проводили внутреннее голосование и выбирали лучшие идеи трех будущих станций БКЛ (Большой Кольцевой Линии метро). К сожалению, лично я никак не могу повлиять на выборы (архитектор смеется), вы все сами видели. Лучшие концепции, по мнению моих сотрудников, мы отправим заказчику и в Москомархитектуру.
— Чем вдохновляются ваши архитекторы при проектировании станций? Названиями?
— У топонимики великая роль. Но в Москве, к сожалению, сложилась практика — не фиксировать название. Сначала дают рабочее название станции, а потом его меняют. Вот станцию «Ржевскую» недавно переименовали в «Рижскую». Или, например, мы проектировали станцию «Нижние Мневники» и, слава богу, не обыгрывали название (некоторые обыгрывали тему воду, рыб и пр.). А сейчас ее переименовали в «Карамышевскую». Ничего страшного, конечно, но неприятно. Потому что нельзя лишать объекты исторической связи с местом расположения. Топонимика несет большой пласт смыслов, связанных с городом и его историей. И это только обогащает архитектурные проекты метро.
— Ваши сотрудники создают совершенно разные, порой очень смелые проекты станций, достойные скорее берлинского метро. Какие витают в воздухе тенденции?
— Метро становится более игровым, ярким, нет той звериной серьезности и пафосности, как раньше. В метро всегда было много декоративного и монументального искусства, сейчас появляется поп-арт и современные темы.
— Тимур, мы с вами уже много говорили о том, что сейчас чаще всего проекты стараются упростить, когда дело доходит до реализации, чтобы сократить сроки строительства. От этого, разумеется, страдает качество объектов. А раньше, на ваш взгляд, строили лучше?
— Разные были времена. Были и хорошие, когда проектировались и строились сложные и выразительные решения.
— Когда началось упрощение?
— Лет восемь назад, когда началось большое строительство. При Лужкове метро вообще мало строилось, но было много всего запроектировано и ждало своего часа. Многие отличные проекты метро реализовались сейчас по первоначальным проектам. А вот новые проекты попали под пресс сроков и стоимости. Правда, большую помощь оказали конкурсы Москомархитектуры на дизайн новых станций метро. И оно получило несколько ярких и свежих проектов.
— А как было при Лужкове?
— Не могу сказать, что при нем было хуже или лучше. Москва — это целая Вселенная, которая включает в себя десятки аспектов. Если мы говорим про строительство, то архитекторы при нем имели вес. Но он любил вмешиваться в архитектуру со своим не очень утонченным вкусом. Например, памятник Петр I — это ужасная безвкусица. Но сейчас тоже Калашникова поставили — это просто кошмар. Во все времена бывали проколы со вкусами. Лужкова очаровал Церетели, и началось. Помните, тот страшный памятник на Поклонной горе — восстание из ада. Церетели считал, что они в могилу ложатся, а всем казалось, что наоборот — поднимались оттуда. Ни у одного, ни у второго не было вкуса, но Церетели всегда был прекрасным лоббистом. При Лужкове на самом деле построили и много хороших зданий.
Памятник "Трагедия народов", скульптор Зураб Церетели— К нему нужен был особый подход?
— Лужков — яркая, неординарная личность, увлекающийся человек! Ему было все интересно. Если ты его чем-то увлечешь, то это помогало реализовать проект, а если вкусы не совпадали, то бывали проблемы. Но у него в транспортном строительстве не было такого финансового ресурса, который есть сейчас. На мой взгляд, тогда не было и правильной концепции развития города. Сейчас она, конечно, есть. Да, роль архитекторов уменьшилась, и мы очень страдаем от этого. И из-за темпов строительства страдает качество. Объемы огромные. Но стратегически все движется в правильную сторону. На основе развивающегося каркаса общественного транспорта идет уплотнение города, что ускоряет его развитие по всем направлениям. Москва выходит из катастрофического транспортного коллапса, в который она зашла в эпоху Лужкова по многим причинам. Сейчас происходит настоящая транспортная революция. И это залог развития города на многие десятилетия вперед.
— И все-таки, как можно строить без контроля архитекторов?
— Архитекторам, безусловно, нужно возвращать их право влиять на процесс реализации проекта, иначе не будет качества. Надо делать более системный подход. Надо гораздо раньше начинать думать и проектировать, а не в последний момент. У нас из-за этих долгих проволочек, юридических препон, всех этих тендеров проектировщики реально начинают работать за полтора года до окончания стройки. Ну это же абсолютно неправильно.
— То есть нам главное — сделать громкое заявление, а как будет реализовываться проект — не так уж и важно?
— Нет, важно. Просто очень много времени уходит впустую. Много говорят, но не принимают решений, договоры не заключают, и настоящая работа не начинается. Потом — о, мы же всем пообещали открыться! И понеслось. И начинается адище. За полтора года запроектировать и построить серьезный объект — это неправильно. Это потеря общего качества. Я знаю, из-за чего это происходит. И это нужно менять, потому что в системе аврала не получается сбалансировать работу по цене и качеству.
— Почему так происходит?
— У нас слишком много чиновничьих согласований. И сам по себе ни один проект никогда не реализуется, не согласуется. Ничего нельзя пускать на самотек. Всегда нужен начальник, который бы все эти препоны, противоречия в законах своей волей снял. У нас часто один закон противоречит другому. Если какой-нибудь высокопоставленный начальник не берет на себя ответственность, то проект может годами вариться в противоречиях. Это нецивилизованный способ решения проблем. Почему каждый раз начальник, и чем выше, тем лучше, должен брать на себя ответственность за решения? В итоге до него все доходит под самый конец, когда отступать уже некуда… Все боятся доложить, а когда наконец докладывают — это уже кризисная ситуация по срокам. Начальник дает отмашку, берет многие сложные решения под свою ответственность, и все тогда радостно бросаются делать. Ну что это такое? Многие говорят, что в России без штурмовщины вообще ничего не будет сделано... и гордятся этим. Это абсолютно несистемная работа, все авралы…
— А есть ли выход?
— Выход я вижу в упрощении юридических процедур, согласовании законов между собой, как связанных с земельными отношениями, так и с согласованием проектной документации. После этого можно требовать от чиновников быстрых и качественных решений в их зоне отвественности, без перекладывания на вышестоящие уровни. Тогда работа станет более системная, быстрая и качественная. Надо вернуть архитектору право участвовать в приемке здания и вернуть ответственность за выполнение на стройке всех проектных решений. Тогда мы будем гордиться не только сроками наших реализаций, но и качеством городской среды и качеством жизни!