Орфография и пунктуация авторов писем сохранены.
Письмо № 12. 03.05.1943
Нина, здравствуй. Получил от тебя письмо. Одно только за 9 месяцев. А сколько я посылал? Много. Шло оно 50 дней от 1/II. Ошибся, не 50 дней, а три месяца. Правда, эти три месяца я кочевал — на одном месте не сидел. И вот я тебе бросил писать 2 месяца назад. Решил совсем больше не писать, написал об этом в одном письме, которое осталось не отосланным. Я его порвал. На твое молчание считал не нужным даже посылать и такое письмо. Мне показалось, что ты не хочешь сколько-нибудь поддерживать со мной связь, мол, было время — теперь другое. И другая мысль у меня в голове была, распространяться нет времени. Ближе к существенному. Письма писать тебе буду всегда пока жив, причем возможно чаще они будут короткими и повествовательными. Горячего ты в них ничего не найдешь. Почему? Условия армейской жизни не дают возможность быть такими. Что это за условия в трех словах написать не понятно будет, да и вряд ли цензура разрешит писать об этом. Отвечаю на твой вопрос: Буду жив и вернется прошлое.
Мой адрес другой: полевая почта 45331/в. Знобищев Борис Петрович До свидания.
Борис Петрович Знобищев.
Зина, здравствуй. Давно уже не держал в руках карандаш. Может быть письмо будет небрежное и по мыслям и по внешнему виду. Сейчас темновато, так что не знаю, чистый лист бумаги или нет. Обдумывать тоже нет времени и условий. Пишу коротко, стараясь о большем поговорить с тобой. Хочу вместе с тобою разделить радость успехов нашего XXXXXXXXXX фронта. Пошел уже третий месяц, как я на этом … (вырезано военной цензурой) фронте. Пришлось пережить тяжесть наших неудач, когда враг, имея … (вырезано военной цензурой) на земле, … (вырезано военной цензурой), снаряды, мины и пули – особенно первое и третье – что было невозможно подняться. Теперь же «на нашей улице праздник». Мы бьем немца и крепче, чем он нас раньше. Если он раньше ходил и днем и ночью свободно, передвигался от места к месту не торопясь во весь рост, насмешливо крича «Эй, рус, это вам не 18-й год!» Сейчас же заставили его прятаться, зарыться в землю и не показывать своего носа из нее. Хоть и оттуда теперь достает их достаточно наша пехота и артиллерия. У всех у нас теперь настроение другое, мы радуемся успехам, которые ты вычитаешь из газет. Трудно было особенно во второй половине октября. Я, например, и не думал нисколько, что доживу до этих дней. Сколько было опасностей пережито, что кажется случайностью, что остался не только жив, но и не ранен. Ну, ладно, довольно об этом. Теперь хорошо, что немцы бегут и сдаются в плен…
Пиши о себе больше и о всех новостях, скажи что-нибудь о школе. Привет этому, как его звать забыл, – да – Ивану Афанасьевичу, причем большой-прибольшой. Готов его обнять, уж мужик-то прост. Чёрт взял нет бумаги у меня и конвертов. Были, но сгорели с вещевым мешком. Как раз сгорела и моя шинель от минометного обстрела. Чёрт взял! Закурить бы теперь! Несколько дней перебои в махорке. Ты все-таки хоть в письме пришли на папиросу, чтобы затянуться вздохнуть.