Идея написать о Новороссии, как о черноморской ойкумене, пришла мне в голову случайно — не в Донецке или Луганске, а в Абхазии. Я не раз бывал на Кавказе – и на северном, и на Южном — но в этой республике не был. Очень хотелось сравнить ее с соседними регионами. Прошлой зимой, расписав штурманскую карту, мы рванули туда с друзьями на машине встречать Рождество.
Первое, что бросается в глаза, это разруха. Абхазия местами похожа на Сталинград, в Сухуме даже свой «Дом Павлова» есть. Причем разруха эта очень похожа на крымскую: последствия холодной войны визуально малоотличимы от последствий войны горячей. Все обветшалое, ржавое, разбитое — но при этом все чертовски красиво. У нас тоже, наверное, чуть ли ни треть Крыма в разрушенном состоянии, а некоторые объекты — вроде атомной станции или недостроенных санаториев на ЮБК — выглядят как после ядерного удара.
Однако руины — это лишь одна из сторон послевоенной разрухи, но вовсе не ее суть. Сутью разрухи являются люди. Так вот, в этом крымчане и жители Абхазии тоже очень похожи.
На эту мысль меня подтолкнул мой друг москвич и его девушка, с которыми я туда приехал. Они оба преподаватели со степенями, работают в вузах. Жители Абхазии им с ходу не понравились:
- Хитрозадые тут все какие-то. Скользкие.
Все началось со старика. Он поджидал нас внизу у обезьяньего питомника. Начал улыбаться еще издалека. В Сухуми стояла зима, падал снег и людей на спуске из питомника, кроме нас, не было.
Это оказался пожилой абхаз с некрасивым, но очень добрым и хитроватым лицом. Старик был чем-то болен. Кожа у него была неестественного цвета, нос огромен, но старик радостно улыбался. На голове — кавказская кепка.
- Попробуйте вина!
Старик продавал какие-то сувениры. Он спросил, откуда мы, и потом стал рассказывать про себя: как он в советское время был известным в республике архитектором и как его младшая дочка-красавица в прошлом году стала мисс-Абхазией.
Он нас заболтал, и мы вино купили. Оно оказалось совсем молодым, играющим: кто пробовал, поймет. Моим москвичам не понравилось.
- Чертов дед.
Поскольку вино уже было куплено, я решил как-то сгладить. Говорю им, что в таком вине много полезных ферментов.
- Почему ты за него заступаешься? У вас что, сговор?
- Да нет. Просто у нас в Крыму ситуация схожая: промышленность не работает. У нас тоже такие деды стоят. И женщины стоят.
- Понятно, точно так же людей разводите.
Сказано было это вроде в шутку, но мне было неприятно это слышать, и я промолчал.
Посмотрев в Сухуме все, что полагается, мы выехали из города, и тут я увидел знаменитый вокзал, разрушенный войной. Друзья смотреть его отказались, я отправился один.
На привокзальной площади стояло несколько такси. Я очень удивился, так как знал, что сухумский вокзал не действует уже двадцать лет — со времен грузино-абхазской войны. Подошел к таксисту спросить, кого же они тут возят.
- Туристов возим, — отвечал абхаз. — Хотите, отвезу вас на дачу Берии?
Далее последовал очень заманчивый рассказ про дачу. Сумма оказалась небольшой, и я пошел уговаривать друзей. Вдогонку слышу:
- Меня Зазо зовут. Если недвижимость нужна, ко мне обращайтесь, помогу с документами. Меня тут все знают.
Абхаз был плотный, маленький, с короткой шеей, очень усталый, и разговаривал не то чтобы сквозь зубы, но как-то очень нехотя, как будто нас разделяла невидимая стена. У меня даже поначалу мелькнула мысль — а не сидел ли он? Но причина оказалась другая: Зазо был контужен во время войны и практически ничего не слышал.
Друзья сначала упирались, но я их уговорил. Особенно не хотела ехать девушка: у них все было просчитано с учетом ночевок в номерах с санузлами, и дача Берии в план не вписывалась. Но мой друг неожиданно загорелся, и мы двинули в сторону грузинской границы.
По дороге Зазо показывал братские могилы, оставшиеся с войны. Могил было много. Они чем-то походили на советские обелиски бойцам Великой Отечественной: бетон, стелы.
- У нас каждый третий мужчина погиб. У меня брат погиб.
На даче Берии нас встречали уже не абхазы, а таджики. Семья из нескольких человек: одни метут двор и открывают ворота, другие готовят. На вопрос, почему таджики, а не абхазы, Зазо отвечает:
- Зарплата низкая. Абхаз сюда работать не пойдет.
Надо отдать должное таджикам, стол они нам накрыли отличный. Растопили камин. Чачу вынесли из подвала. Шашлык пожарили.
Тосты в основном говорил Зазо: за победу Абхазии, за погибшего брата, за Россию, которая помогла, за Путина, Москву, Севастополь и потом поочередно за всех присутствующих.
Чача сработала, и напились все очень прилично. Распрощались мы с Зазо на вокзале, там, где я его и подобрал. Едем в сторону Нового Иерусалима по трассе. И тут молчание нарушает мой московский друг Родик:
- А все-таки они хитрозадые. Заметь, он ведь за наш счет ел и пил.
- Кто? — не понял я.
- Да абхаз этот. Зазо.
Я взбесился. Спасло то, что я за рулем сидел, и мне надо было доставить москвичей в аэропорт живыми и здоровыми. Пытаюсь взять себя в руки. Объясняю:
- Человек нам экскурсию провел, рассказал про войну, про семью свою. Весь день с нами был. Он нам, по сути, другом стал. Может быть, даже, братом по духу. Вы с друга или родственника будете за еду деньги брать?
Вижу, что они меня не понимают. Наверное, думают, что я в тайном сговоре со всеми абхазами. Но окончательно нас развел случай в ресторане.
Перед выездом из Сухуми, около полуночи, мои друзья решили поесть национальной кухни, дабы составить более полное представление об Абхазии (таджикский шашлык на даче Берии в счет не шел). И мы пошли искать аутентичный ресторан. Искали долго: в одном слишком пафосно, в другом блатные с наколками, в третьем музыка надрывается. Подходим к таксисту: где здесь у вас национальную еду готовят?
- А вон там.
Все очень дешево и очень по-советски: скатерти, люстры, стены расписаны кавказскими горами. В центре зала под Леонтьева с Антоновым отплясывает подвыпившая публика.
Национальность танцующей кампании определить крайне сложно. Скорее всего, она интернациональная. Потом начинаю присматриваться и, наконец, до меня доходит, что в центре отплясывает не какая-то отдельная кампания, а все желающие, ибо кафе скоро закрывается и народ уже в подпитии. Много русских (толстые хамоватые тетки с белыми коленками). Вижу армян (белый верх, черный низ). Есть абхазы. По каким-то незримым признакам видно, что они здесь титульный этнос, и я потом понял, какой признак главный. Это спокойствие. Абхазы в кампаниях по-хозяйски спокойны. Они выиграли войну. Это их республика.
За соседним столиком кампания из трех парней и двух девушек очень по-дружелюбному и с юмором выясняют, кто какой национальности. Смех и шутки. Ни малейшего напряжения.
Тему национальности в Абхазии смакуют. О национальности здесь говорят в открытую. В Москве, например, в общественных местах, это табу. А тут — способ самовыражения. Исключение (как нация) оставляют грузины. Их как бы нет вообще. В меню нет блюд с грузинскими названиями. По всей Абхазии вы нигде не найдете хачапури. Как продукт хачапури, конечно же, существует, но у него какое-то другое название, типа «абхазский сырный пирог». Есть фонетический эквивалент и на абхазском языке, но я его не запомнил.
А теперь о главном — о том, как я с москвичами рассорился окончательно.
Друг мой, поскольку «все так дешево», решил напоследок заказать побольше абхазской еды. Он так и попросил:
- Принесите нам именно то, что едят абхазы. И побольше. Мы хотим национального попробовать.
Главным блюдом оказалась курица в соусе. До этого нам подали вино в бутылках, которое моему другу и его девушке не понравилось. И теперь, они со скепсисом смотрели на все, что приносила официантка. И тут появилась курица.
Пробую. Предлагаю ребятам.
- Ты, наверное, не ел никогда нормальной еды, — поморщилась Глаша.
- А ты ела? — спрашиваю.
- Да, в Париже.
Ответить мне было нечего. Ребята к еде почти не притронулись, и возник вопрос, что делать со всем этим изобилием. Я предложил оставить еду на столе, но Родик возразил:
- Да давай лучше скормим собакам, вон их сколько во дворе бегает.
Я вспомнил официантку — немолодую абхазку, которая, как мама, украдкой заглядывала нам в глаза, пыталась понять, нравится нам или нет.
- Собакам скармливать не будем.
- Почему?
- Потом объясню. Это моя просьба.
Мы расплатились и вышли. Шли молча. Молчание нарушил Родик.
- Ну, теперь объясняй.
- Это неуважение к нации, у которой мы в гостях, — говорю.
- Ты будешь нас учить жить?
- Да.
- А кто ты такой?
- Я человек, который старше вас.
- Бомжи на помойках тоже бывают старше нас. Мы их слушаться должны?
Расстался я с ними в Адлере с большим облегчением. После Абхазии стало ясно, что мы друг другу совершенно чужие.
Вы спросите, а причем здесь Новороссия и черноморская ойкумена? Именно тогда, в Абхазии, у меня родилась мысль, что «мы» и «они» обитаем в разных культурных мирах. Каждый из этих миров имеет свою историческую судьбу, свою мораль и свои неписаные законы. Наш мир причерноморского юга (включая жителей Абхазии) достаточно сильно отличается от мира центральной России. И хотя Абхазия — республика кавказская, психология ее местных жителей нам, крымчанам, гораздо ближе, чем психология жителей Москвы, Питера, а, возможно, и жителей всей средней полосы.
Это я знал точно. Мне это было это очевидно. Но не хватало фактуры, данных, чтобы понять, где кончается наше южное «мы» и начинается их северное «они». С этой целью минувшим летом я и отправился в автопутешествие из Севастополя по югу России, об итогах которого напишу отдельно.
Продолжение следует