Так было при Союзе. Так было в девяностых и нулевых. Так было всегда, кроме двух исторических моментов. Первый – русская весна. Второй – отключение света.
С выключением света в нас произошел «щелчок». Скорее, даже не в самих нас, а в отношениях между нами. И точно такой же ментальный щелчок произошел в «Русскую весну».
Сработал генетический код русского человека: «Бросай все, иди на фронт». Эту фразу не надо понимать буквально. Бросай все – значит, стань другим.
Я помню, как на блокпостах в феврале четырнадцатого мирились заклятые враги, которые еще неделю да этого клялись поубивать друг друга. Я вижу, как меняется поведение людей сегодня. Меняется в мелочах. Появляется несвойственная севастопольцу честность. И ощущение одной большой семьи. В семье ведь не станешь обманывать друг друга, если случится что-то чрезвычайное. В нормальной семье - все на доверии.
Я пошел на площадь за фонариком и обнаружил, что забыл деньги дома.
Продавец по-свойски машет рукой:
— Ладно, бери, деньги завтра занесешь.
Обычная базарная тетка. Нагловатая и хамоватая. А я лопух, интеллигент, лох. В обычное время мы бы с ней смотрели друг на друга как классовые враги, ибо не обсчитать такого как я – это для торговца преступление. Но беда со светом нас уравняла. И нам обоим приятно.
Впрочем, есть одно вещество, которое севастопольцев продолжает классово разъединять.
Это вещество - газ!
Я живу на Северной. Здесь господствует психология частника. Дворы, собаки, железные ворота. «Мое» - для нас святое. Но у одних электрические плиты, а у других газ. В сложившейся ситуации это элемент неравноправия. Газ – это как подарок свыше.
Мне почему-то с самого начала отключений было стыдно за то, что у меня газ. А за что, собственно, мне газ? Чего я такого хорошего для мира сделал? Я стал знакомым названивать, у кого электроплиты, приглашать к себе на готовку.
Поначалу я думал, что это только я такой совестливый. Оказалось, это система. Люди вокруг друг другу активно помогают. Деньги занимают на керосинки. Свечами делятся. «На газ» приглашают.
А еще я заметил, что в Севастополе с выключением света злых людей стало меньше. У многих людей с отключением света как бы «отлегло» изнутри. И вообще, такое ощущение, что тьма севастопольцу пошла на пользу, сделала его как-то добрее что ли.
Парадокс? Нет, сложившаяся за века система.
Негатив у русских — от отсутствия беды. Беда — это и есть для нас социальная норма, наша коллективная стихия. От беды мы добреем.
Правильно я говорю, господа севастопольцы?
Русский человек запрограммирован на выживание. Он приходит в норму, когда нужно выживать, и впадает в тихое отчаяние, когда необходимо жить. Жить скучно, по-обывательски, без рывков, без подвигов, без сверхусилий.
Обычная тихая жизнь, та, к которой стремится западный бюргер, — смерть для русского. Такая жизнь была в период застоя. Такая жизнь была в Севастополе при Украине. И примерно такая жизнь была полтора года между «русской весной» и отключением света.
Между этими двумя эпизодами в городе наступил исторический провал. В Россию вроде вошли, но как бы ничего особенно и не поменялось. Жить богаче не стали: войны нет, и на том спасибо. Как итог — стагнация, переходящая в апатию.
Отключения нас взбодрили и уравняли. Когда нет света — нет ни эллина, ни иудея.