Так считает исламовед Раис Сулейманов, которого власти Татарстана в конце 2015 года решили посадить за критику местного сепаратизма, но вынуждены были отпустить под давлением российской общественности. О том, что ждет Россию в наступившем году, эксперт рассказал порталу 4pera.— Назовите, пожалуйста, три главных, на ваш взгляд, события 2015 года. Ключевая тенденция — можно ли ее выделить?
— Среди событий, которые принято считать вехами, я бы назвал сворачивание военного конфликта на Донбассе, начало войны России против «Исламского государства» в Сирии и холодную войну между Россией и Турцией.
Несмотря на то что все три события касаются преимущественно внешней политики России, они непосредственно влияют на ситуацию внутри страны. И если обобщить три вехи в истории 2015 года, истоки которых берут начало в 2014-м и будут продолжаться в 2016-м, то общей тенденцией я бы назвал вовлечение России в военно-политическое переустройство Ближнего Востока. Страна участвует в большой игре в регионе, причем не в качестве политического актора, который действует исключительно на дипломатическом фронте (такую позицию Россия занимала в 2012-2014 годах, помогая удержаться законному правительству Сирии от окончательного свержения), но уже в качестве боевой силы, непосредственно задействованной на войне.
Учитывая, что война в Сирии имеет явно выраженный религиозно-идеологический окрас (именно так ее представляют наши противники, и, хотим мы того или нет, такой аспект все же присутствует), идеологический фактор неизбежно доминирует и будет доминировать дальше. И если 2014 год прошел под знаком идеи Русского мира, то к концу 2015-го от идеологемы Русского мира российские власти отказались. Мы все больше говорим об ИГ, о суннитах и шиитах, об их отличиях, об идеологических корнях противостояния в Сирии, что видно, в частности, по количеству публикаций в Интернете и прессе, тематике передач по телевидению. Раньше то же самое было частью дискурса небольшого круга специалистов-востоковедов, сейчас же к обсуждению подключилась масса людей.
2015-й закончился полной неопределенностью, обеспокоенностью и ожиданием потрясений в следующем году. Присутствует ощущение, что мы на пороге какого-то очень большого и кровопролитного процесса, который будет длиться долго, и не факт, что мы из него выйдем с минимальными потерями. И Донбасс, и начало нашего участия в Сирии — только цветочки большого предстоящего ожидания.
— Каковы общие итоги 2015 года?
— Они не столь уж утешительны: наша страна не добилась существенных прорывов и результатов. Возможно, они будут в следующем году или в последующие годы - я хочу на такое надеяться. Ведь отсутствие прорывов во внешней политике усугубляется серьезным экономическим кризисом внутри страны. И ладно еще кризис: население могло бы понять, что налицо плата за санкции, которые наложили на нас наши противники. Но кризис сопровождается просто апофеозом откровенной коррупции (дело Евгении Васильевой и Анатолия Сердюкова — типичный пример).
Ничто так не подрывает патриотизм граждан, как беззаконие, безнаказанность и несправедливость в своей стране. Люди могут потерпеть экономическую блокаду, но ощущение вопиющей несправедливости приводит к потере доверия правительству. У людей пропадает оптимизм, связанный с присоединением Крыма. Иногда выход находится в каких-то победоносных успехах во внешней политике, но в 2015 году таких не было: противостояние с Украиной не закончилось, его лишь подморозили, отложили в сторону, война с ИГ в Сирии не выиграна, а тут еще и отношения с Турцией испортились.
Начав противостояние с Украиной, мы заморозили конфликт на Юго-Востоке, не доведя его до логического конца. Внешнеполитическая стратегия России постсоветского периода — создание по своим границам сети непризнанных или частично признанных государств, которые появились как последствия межнациональных конфликтов периода распада СССР. Приднестровье, Нагорный Карабах, Абхазию, Южную Осетию, Донецкую и Луганскую народные республики Россия использует для давления на своих соседей или для того, чтобы выступать в роли арбитра в противостоянии. Однако, на мой взгляд, те из непризнанных государств, которые сами просятся в состав России (Южная Осетия, ДНР и ЛНР, Приднестровье) следовало бы принять в качестве субъектов Российской Федерации. Сделать так было бы и логично, и политически целесообразно, и отражало бы настроения населения в данных республиках, и прибавило бы популярности правительству внутри России. Однако такого сделано не было. Сколько уже было случаев, когда Россия могла бы так сделать, но отчего-то только с Крымом наше правительство решилось на такой шаг.
— Что бы вы назвали главным событием года в вашем регионе, Татарстане?
— Таким мне видится стремление правящей в Татарстане этнократической элиты сохранить наименование должности президента республики. Именно данной теме посвящались в течение года выпуски местных изданий и многочисленные публикации в Интернете, которые в последнее время еще с большей силой актуализировались. Федеральный центр постоянно ведется на капризы казанского Кремля, идя на нарушение принятого им же самим федерального законодательства. Удивительная непоследовательность Москвы будет очень дорого стоить ей в будущем. Учитывая, что интрига сохраняется до сих пор, а в Казани со стороны элиты звучат уверенные заявления, по-видимому, этнократии удалось договориться о сохранении столь милого для ее тщеславия института президентства в Татарстане.
Напомню предысторию. Согласно федеральному закону «Об общих принципах организации представительных и исполнительных органов власти субъектов РФ», принятому еще в 2010 году, наименование государственной должности «президент» может быть только у главы Российской Федерации. Иными словами, во всех республиках их руководители должны изменить название своей должности с президента на любое другое. Был установлен срок — до 1 января 2015 года. В республиках особенно мудрствовать не стали, и везде название должности стало — «глава».
Везде, кроме Татарстана. Власти Татарстана тянули с переименованием до самого конца декабря 2014 года. С помощью своих лоббистских возможностей казанскому Кремлю удалось получить отсрочку еще на один год — до 1 января 2016-го. Власти Татарстана с лихвой использовали ситуацию, чтобы максимально укрепить позиции для сохранения поста президента в республике. В сентябре 2015 года в Татарстане прошли выборы президента, результаты которых были использованы в качестве аргумента, чтобы сохранить название должности руководителя республики прежней: 94,4% избирателей проголосовали за Рустама Минниханова при явке в 84,2%. В казанском Кремле стали позиционировать выборы как своего рода референдум за сохранение института президента в Татарстане.
Затем стал использоваться другой козырь — договор о разграничении полномочий между федеральными и региональными органами власти, заключенный по инициативе Татарстана и принятый в качестве федерального закона в 2007 году. Срок его действия — десять лет, то есть заканчивается он только в 2017-м. Ну а поскольку только у Татарстана есть подобный договор с федеральным центром, то, соответственно, как минимум до 2017 года вопрос о переименовании должности следует отложить.
На декабрьской ежегодной пресс-конференции президента России Владимира Путина журналистка татарстанской интернет-газеты «Бизнес-онлайн», близкой к казанскому Кремлю, задала вопрос о смене наименования должности президента Татарстана. «У нас ведь как говорят: хоть горшком назови, лишь бы в печку не ставили, — сказал Владимир Путин, отвечая на вопрос казанской журналистки. — Тут дело самого Татарстана. Я не думаю, что название должности так чувствительно, что оно как-то заденет национальные чувства. Вы же знаете, как остро реагируют на свои национальные чувства народы Кавказа. Но вот Чечня сказала: «Нет. У нас в стране должен быть один президент. Мы по-другому сделаем в отношении первого лица республики». Налицо был выбор чеченского народа. Мы с уважением отнесемся к любому выбору народа Татарстана. Поэтому вы сами там решайте, ладно?»
Ответ Путина прозвучал очень двусмысленно: то президент России указывает на пример Чечни, где Рамзан Кадыров одним из первых поменял название своей должности с президента на главу, то говорит, что тут дело самого Татарстана, что «вы сами там решайте». Слова президента России будут интерпретированы казанским Кремлем только в свою пользу. Похоже, что Татарстан сумел пролоббировать сохранение названия должности для Рустама Минниханова.
Вывод, который напрашивается из всей истории, таков: во-первых, российских чиновников, должность которых называется «президент», по-прежнему остается двое; во-вторых, федеральные законы действуют в России не во всех ее регионах; в-третьих, юридическое неравноправие регионов позволяет считать Россию асимметричной этнофедерацией.
Возникает резонный вопрос: откуда такое упорство со стороны властей Татарстана? Почему этнократия так рьяно борется за то, чтобы называть руководителя региона именно президентом? Ответ следующий: Татарстан хочет максимально сохранить за собой все атрибуты государства — вплоть до их названий. Ведь идея стать независимым татарским государством, идея суверенитета от России остались не только на уровне внутренних желаний элиты. Есть и реваншистский настрой. Ведь если в России случится революция, тот же Майдан, о котором столько говорят, повторение 1991 года, только теперь в виде развала России, то у Татарстана, как, видимо, кто-то считает, будут все институты полноценного государства, чтобы уйти в свободное плавание.
— Если сравнивать итоги 2015 года с предыдущим, возникает ощущение, что ход событий стремительно ускоряется. Успевают ли за событиями экспертное сообщество, общество, власти?
— Действительно, есть такое ощущение. Крайне сложно прогнозировать события даже на полгода вперед, потому что ситуация меняется стремительно и порой очень неожиданно. Приведу несколько примеров. Разве кто-нибудь в декабре 2013 года мог сказать, что в первой половине 2014-го на Украине произойдет государственный переворот, ее законно избранный президент сбежит из страны, Крым будет присоединен к России, а на Юго-Востоке Украины появятся две самопровозглашенные республики, после чего там начнется война и в Россию переедет полмиллиона беженцев?.. Да никто такого не мог предвидеть. Ни один политолог, ни один эксперт по Украине не мог подобного спрогнозировать.
Другой пример. Мог ли кто-то еще в августе 2015 года сказать, что через месяц Россия начнет войну в Сирии против ИГ? Ответ: никто такого представить не мог, ни один арабист, востоковед, эксперт по международным отношениям. А мог ли кто-то из аналитиков, экспертов, туркологов 23 ноября 2015 года сказать, что со следующего дня отношения между Россией и Турцией окажутся в состоянии холодной войны, причем никого не будет волновать, что все последние 15 лет связи между странами были самыми продуктивными за всю историю российско-турецких отношений? Опять же никто такого ни предвидеть, ни спрогнозировать не смог.
Я веду к тому, что, если сейчас наши отношения с какой-нибудь из стран партнерские, такое не значит, что завтра у нас не может быть конфронтации. Допустим, сейчас у нас хорошие отношения с Ираном. Но есть ли гарантия, что они не испортятся, например, в следующем году? Никто такой гарантии дать не может. Сегодня у нас взаимовыгодные отношения с Китаем, Казахстаном или Белоруссией, а завтра они запросто могут испортиться.
События действительно очень быстро развиваются и меняются стремительно. Эксперты, внимательно анализирующие ситуацию в той или иной области, порой оказываются в ситуации, когда не в состоянии спрогнозировать возможные изменения. Просто потому, что политика может настолько резко эволюционировать и быть столь многовекторной, что реагировать остается только ситуативно. Иначе экспертное сообщество может оказаться в ситуации, когда давался один прогноз развития событий, исходя из анализа текущей ситуации на сегодняшний момент, а завтра при повороте политики страны прогноз оказывается полностью не соответствующим новой реальности.
При таком ускоренном развитии событий экспертам следует анализировать ситуацию, просчитывать сценарии ее развития, оценивать конфликтный потенциал и масштаб возможной угрозы даже там, где, казалось бы, сейчас все хорошо. Допустим, у нас хорошие отношения с Белоруссией, но уже сейчас следует изучать возможность резкого поворота Минска против России, анализировать те группы в белорусском обществе, которые настроены против России. Такое надо делать, чтобы быть готовыми к изменению раскладов, знать расстановку политических сил, а самое главное — поддерживать тех, кто не скрывает своих симпатий в отношении России. Тут ведь наша мягкая сила. Если экспертное сообщество не будет изучать все возможные варианты развития событий, в том числе и худшие, то, во-первых, грош цена экспертам, которые предпочитают смотреть на все только в розовых очках, а, во-вторых, в случае скачкообразного развития ситуации эксперт не успеет быстро дать анализ новой реальности.
Если год назад мы были воодушевлены идеей Русского мира, ожиданиями собирания русских земель (население России после воссоединения с Крымом надеялось, что и Восток Украины присоединится, да и там тоже были пророссийские настроения), то к началу 2016 года о таком говорить уже не приходится. Проект «Новороссия», похоже, свернут, и получается, что сейчас нас должна волновать защита арабов в Алеппо, а не русских в Донецке.
Сюда добавляется падение уровня жизни в России: да, пока население согласно терпеть и высокие цены в магазинах, и рост коммунальных расходов, и рост безработицы, и коррупцию, а также имитацию борьбы с ней, но ведь всем понятно, что такое ненормально. Нам так долго говорили, что беда российской экономики в том, что она зависит от цен на нефть, что нужно развивать свою промышленность, чтобы продажа нефти не была основной строкой пополнения бюджета, но за столько лет для такого ничего не сделано, никакого наукоемкого и высокотехнологического производства мы не видим. Какой смысл от Сколково и нанотехнологий, если отдачи все нет и нет?..
— Прогнозировать, как вы заметили, сейчас довольно сложно, и все-таки - каков ваш прогноз на 2016 год для Татарстана, России и мира?
— Полагаю, что война в Сирии потребует от России ввода сухопутного воинского контингента, поскольку очевидно, что только с помощью авиаударов по позициям боевиков ИГ освободить захваченную ими территорию невозможно. Соответственно, велика вероятность, что участие России в войне в Сирии продолжится, и не факт, что мы однозначно выйдем из нее победителями.
Проблема в том, что наша военная операция проходит на фоне российско-турецкого противостояния и Сирия — одно из мест, где конфликт Анкары и Москвы может принять открытый военный характер. Война может носить гибридный характер, то есть без открытого объявления войны сторонами. Так мы участвовали в войне на Донбассе: официально отношения России и Украины не были разорваны, объявления войны друг другу не было, но в реальности она шла при том, что Россия официально не признавала своего участия. Точно такой же вариант вполне реален и в Сирии, где та же Турция может действовать через сирийских туркоманов или ИГ, снабжая их оружием, деньгами через покупку нефти, добровольцами, военными инструкторами.
Война в Сирии не имеет такой популярности в России, как было в случае войны на Донбассе и в период присоединения Крыма. 2014 год был временем геополитического реванша и успеха. Мы видели искренний подъем патриотизма. Люди приходили на митинги в поддержку воссоединения Крыма с Россией и войны в Новороссии не только по разнарядке, как обычно практикуется, но и абсолютно искренне. Но посмотрите, от того, что мы начали войну в Сирии, такого ликования нет. До сих пор ведь нет объяснения, почему надо было неожиданно свернуть все на Юго-Востоке Украины и немедленно вступить в войну на Ближнем Востоке.
Обоснование дается такое: цель России в сирийском конфликте — побороть ИГ и помочь нашему союзнику Башару Асаду восстановить суверенитет над всей территорией страны. Самое непонятное: почему нельзя было провести военную операцию против радикал-исламистов, например, в 2012-2013 годах? Тогда ИГ не было такой грозной силой, какой оно является сейчас, а Асад контролировал не 20% территории своей страны, как сегодня, а гораздо большую площадь. Наконец, тогда у нас не было жесткого военного противостояния с соседней Украиной, как вышло начиная с 2014 года.
Получается, что, заморозив в одностороннем порядке вооруженный конфликт на Донбассе (заметьте, Киев не собирается смириться с существованием ДНР и ЛНР — Украина планирует восстановить свою территориальную целостность и сейчас накапливает оружие и силы), мы начали войну в далекой от наших рубежей стране. Очевидно, что война в Сирии будет никак не короче по времени, чем война в Чечне. Одно дело — помогать Башару Асаду поставками оружия, боевой техники, военными инструкторами, другое дело - самим ввязываться в войну. Отдельными авиаударами Халифат не уничтожить: неизбежно будет наземная военная операция. ИГ нам, безусловно, враг, но он имел одну положительную особенность — туда уезжали все ваххабиты из России, готовые взять в руки оружие.
Вы задумывались, почему террористическая активность в Татарстане, нараставшая в 2010-2013-х, резко снизилась в 2014-2015 годах? Радикалы, настроенные воевать, уехали в Сирию, пополнив ряды ИГ. Они мечтали жить в Халифате и реализовали свою мечту, причем многие там и погибли. Прогнозы о том, что война в Сирии может стать для России вторым Афганистаном, имеют под собой основания и аргументы в большей степени, чем возражения тех, кто говорит, что такого не повторится. Просто война в Афганистане длилась десять лет, а сейчас, как вы сами отметили, события развиваются стремительно и скоротечно, война может быть менее длительной, но и не факт, что победоносной. Хотя я все-таки надеюсь, что мы достигнем тех целей, которые ставим: уничтожения ИГ и восстановления суверенитета законного правительства Асада над всей территорией Сирии. Хотя последнее сейчас активно обсуждается: на фоне российско-турецкого конфликта велика вероятность появления Курдистана, соответственно, Башару Асаду придется смириться с его появлением.
Очевидно одно: война в Сирии против ИГ будет не короткой и победоносной кампанией, а боюсь, что серьезной и долгой. Именно поэтому можно ожидать попыток организации терактов со стороны «Исламского государства» в России. В ноябре 2015 года пропагандисты ИГ выпустили два видеоролика, в которых одной из целей боевиков обозначен Татарстан. К слову сказать, с территории Поволжья на джихад в Сирию уехало, если верить данным ФСБ на сентябрь 2015-го, 200 мусульман. Некоторые из них уже начали возвращаться домой, и пока, к счастью, правоохранительным органам удается их вовремя задерживать и осуждать. Однако заявлять, что угрозы террористической активности в Поволжье однозначно нет, никто не станет. Поэтому для Поволжья 2016 год пройдет под угрозой активности ИГ в регионе и мерах противодействия ему. Сейчас есть понимание реальной угрозы со стороны как властей, силовиков, духовенства, так и населения.
Для России 2016 год будет временем последствий нашей политики на Украине и на Ближнем Востоке: либо мы будем пожинать успехи, либо нас ждут провалы. Причем последние вероятны при нарастании экономического кризиса в стране накануне парламентских выборов. Кстати, возможен вариант повторения белоленточных массовых акций протеста, как было в 2011-2012 годах, только, вероятно, в другом формате.
А для всего мира 2016-й станет временем продолжения столкновения цивилизаций, что мы наблюдали и в 2015-м. Роль религиозного фактора как политического инструмента будет все больше и больше возрастать, и именно он станет доминирующим для человечества.