Понятия не имеют

Мы едем по Новопавловке. Водитель почти орет.

«Так нельзя, вообще так нельзя жииить. Все мы люууди, б***ь. Почему так? Мне обидно за Россию, б***ь!»

На заснеженной дороге «Ниву» то и дело заносит. За окном минус 20, ночная тьма начинает расступаться. «Это поселок крррииминальный, — орет водитель. — Там перестрелка была, автоматы, омоновцы, все дела». Он оборачивается и раздраженно машет рукой, разевая беззубый рот и обдавая меня перегаром. «Вот это школа, прикинь. Каждый, нах, школьник дань брал. Е***ь в рот, а? Смотри, если ты нищий, 100 рублей. Средний — нах, 200 рублей. Если богатый — 250 рублей, нах».

До Москвы отсюда шесть с половиной тысяч километров, однако беспорядки, дважды устроенные подростковыми бандами за последний месяц, заставили говорить о возвращении в Забайкалье бурных сибирских девяностых.

Первая история случилась как раз тут, в Новопавловке: родители учинили расправу над юными преступниками, орудовавшими в местной школе. Вторая — в соседнем Хилокском районе, где двадцать с лишним пацанов из местного интерната разгромили полицейский участок. Между первым и вторым эпизодом прошли всего сутки, что напугало Забайкалье больше всего: по тревоге даже выслали в регион следственную бригаду из Москвы.

Местная пресса убеждена, что главный источник проблем — вышедшее из-под контроля молодежное движение АУЕ, втягивающее подростков в криминал. У этой аббревиатуры две расшифровки: «Арестантский Уклад Един» и «Арестантское Уркаганское Единство»).

Столица Забайкалья Чита на первый взгляд кажется довольно приятным местом. Горстка старинных зданий, развитая торговля, оживленные центральные улицы. Молодые матери заказывают капучино в гламурных кафе, молодежь попивает коктейли с бурбоном в модных барах; имеется даже новенький, открывшийся в прошлом году хипстерский барбершоп.

Но на окраинах жизнь совершенно иная. Эти районы, наспех сооруженные в 1960-1970-х, сегодня населены главным образом безработными. Те, кому посчастливилось найти работу, получают по шесть тысяч в месяц. Незаконными способами зарабатывать быстрее и проще.

«Криминал на этих улицах — обычное дело, — говорит мой гид, 37-летний бывший зэк по имени Андрей Куликов. — Чита, братан, вся стоит на зонах, и у каждого кто-нибудь да сидел».

Для начала мы объезжаем район вокруг школы № 17 — неприглядное скопление бараков на читинской окраине. Здесь нет ни уличного освещения, ни центрального отопления. Жилье здесь дешевое, криминальные связи хорошо налажены: считается, что именно вокруг школы № 17 удобно селиться тем, кто освобождается из колонии, которых в окрестностях десять.

В девяти километрах от школы расположен закрытый камвольно-суконный комбинат, КСК. В честь него назван еще один печально знаменитый район. Из-за бетонного забора, окружающего останки комбината, торчат огрызки стальных и бетонных конструкций. В землистых лицах прохожих видна тревога.

«Здесь, братан, по ночам лучше не ходить, — говорит Андрей. — Оружия полно. Не один таксист исчез в этих краях». Бороться с уличной преступностью ни полиция, ни криминальные авторитеты не готовы. «С тех пор как светлой памяти Боцман нас покинул, порядка здесь не видали», — сокрушается он.

В девяностые Сергей Селиверстов, он же Боцман, считался главным боссом Забайкалья. Он был главным арбитром во всех спорах, верховным судьей единственной судебной системы, с которой тут принято считаться. Сегодня на местности орудует множество разных группировок, но полностью ситуацию никто не контролирует. Впрочем, и мировоззрение изменилось. «Эти ребята живут не по понятиям: для них главное — деньги».

Блатные понятия, объясняет Андрей, стоят выше законов: они дают четкую и ясную картину мира, где все основано на «положении, порядке и подчинении». Понятия четко разграничивают, кого и когда можно грабить, а кого — нет. Они подразумевают, что каждый обязан обеспечивать чаем, сигаретами и налом («гревом») тех, кто оказался за решеткой. Любое сотрудничество с полицией или участие в судебном процессе исключено. Понятия устанавливают в криминальном мире строжайшую иерархию и предписывают жестоко наказывать тех, кто был осужден за ограбление стариков или изнасилование.

Еще один бывший заключенный, Сергей, проведший четыре года в одной колонии с Михаилом Ходорковским, утверждает, что воровские суды — самые справедливые в России. Вор в законе всегда разберется, по заслугам ли осужден новоприбывший. Большинство зон в Забайкалье — «черные»: управление там негласно передано блатным. Единственная «красная» зона — Краснокаменская колония, пережившая страшный бунт, после которого власть держит в своих руках администрация.

Чтобы наглядно продемонстрировать превосходство читинской группировки АУЕ, Сергей приглашает меня в одно из главных тусовочных мест города — кафе «Ермак». Интерьер выдержан в какашечных тонах, с отдельными вкраплениями голубого (бумажные фонарики) и блестящего (диско-шары). «Будь ты мошенник, жулик или уголовник, здесь тебе всегда рады, — объясняет Сергей. — Главное — не оставлять ничего ценного в гардеробе».

Внутри все стремно глушат водку. Ведущий вечера, коренастый дядька лет сорока, время от времени отпускает странные комментарии. Почти никто не обращает на них внимания. В какой-то момент конферансье вслух интересуется: «Кто любит разгуливать по квартире нагишом?» И отвечает сам себе: «Я вот обожаю».

В кафе обсуждают слух о том, что в город якобы забрела рысь. Подмигнув Сергею, ведущий объявляет, что в зале присутствует «английский гость», и следующий блатной хит преподносится как музыкальное посвящение.

К концу первого куплета «Районного прокурора» публика пускается в буйный пляс, во весь голос подпевая:

А для вас я никто, как и вы для меня,Я плюю на закон, вы меня в лагеря.А для вас я никто, сколько было таких,Сквозь очки рассмотреть мою жизнь не смогли.

Город насквозь пропитан блатной романтикой, вероятно, предполагаю я, завербовать молодежь под знамена АУЕ нетрудно? Сергей уверяет, что никакой вербовки не ведется, но звучит он не слишком убедительно. «Это против воровского закона, — настаивает мой собеседник. — Зазывать людей нельзя. Но и отталкивать тех, кто пришел, неправильно».

Вдобавок, по мнению Сергея, неверно делить Читу на тех, кто за АУЕ, и тех, кто против. «Чита вся — сплошное АУЕ. АУЕ — это понятия. А еще это единство, братство, бунтарство. Но главное — это люди, которые отказываются жить по навязанным правилам».

Опрос, наскоро проведенный среди пары десятков встреченных на улице подростков школьного возраста, показал, что почти все они знают про АУЕ, понятия и «грев». Одни признавались, что вносят вклад в общак или сдают продукты для грева, другие утверждали, что только знакомы с теми, кто так поступает. Один рассказал, что по школе ходит книга «Как стать вором в законе». Ребята постарше сообщали, что вовсе ничего не слышали про АУЕ, а на дальнейшие расспросы отвечать отказывались.

В Забайкальском крае на разного рода группы АУЕ во ВКонтакте подписано несколько сотен подростков. Но общаться со мной никто не хотел. Подавляющее большинство ограничилось репликами типа «агент», «олень е**ный п*дор», «лось, мне пох», «лохам рассказывай про это», «АУЕ! жизнь ворам».

Один 17-летний сторонник АУЕ, Дмитрий, посоветовал мне не совать нос, куда не просят. Все равно, предупреждал он, никто ничего не скажет. «Не нами это заведено, но нами будет чтиться! А ты прислушайся, будет лучше».

Если даже сторонники АУЕ предпочитают держаться в тени, легко представить, как тщательно скрывают информацию о себе те, кто решил противостоять организации.

«Обещайте изменить мое имя, — просит женщина, называющая себя Людмилой, одна из четырех тысяч жителей Новопавловки. — Вы не представляете, до чего мы тут дошли. У нас настоящая война, эти дети и их родители нас терроризируют».

За десять дней до нашей беседы местные жители внезапно очутились в первых строках федеральных новостей. Для восстановления порядка из Читы в Новопавловку пришлось перебрасывать ОМОН.

Все началось с того, что группка подростков из АУЕ по наущению уголовника обложила данью учеников местной школы. С каждого школьника в общак причиталось от 100 до 250 рублей в месяц в зависимости от состоятельности родителей. Детей заставляли давать клятву, что они никому не расскажут, и прошло больше года, прежде чем об этом узнали взрослые.

Школа в Новопавловке, где произошло столкновение между подростками из АУЕ и родителями детей, у которых вымогали деньги. Фото: Дмитрий Марков для ТД

Дань собирали у входа в столовую. Те, кто мог, делали денежный или продуктовый взнос; остальных ставили на счетчик. С одного за просроченный платеж сорвали куртку в минус 40. «Мой сын решил вступиться за одноклассника и рассказал, что у них там происходит», — рассказывает один из отцов, Иван. Полиции, как впоследствии выяснилось, вымогатели были прекрасно известны, но всем им еще не исполнилось 16, что позволяло раз за разом избегать серьезного наказания.

1 февраля родители во главе с Иваном не выдержали и решили разобраться своими силами. В итоге нескольких участников банды серьезно избили, правда, рассказы о том, что один из них серьезно пострадал, Иван называет большим преувеличением. «Говорят, кто-то из нас искалечил 17-летнего парня. На самом деле было совсем не так: они вытащили нас из машины, нам пришлось защищаться. Вся потасовка продолжалась минут пять. Самое страшное, что могло случиться, — пара сломанных носов». Он добавляет, что разборку затеяли сами подростки, они назначили сыну Ивана стрелку, чтобы выяснить отношения.

Как бы то ни было, члены АУЕ пожаловались в полицию, и теперь родители со страхом ждут, заведут против них дело или нет. Тем временем задержали и инициатора-уголовника. Несколько его сообщников вскоре после ареста заявились в участок: они пытались уничтожить протоколы и выпустить своего друга. Завязалась потасовка, один из полицейских дважды выстрелил в воздух; преступники сбежали из поселка и до сих пор скрываются.

По словам Людмилы, более 40% молодежи в поселке состоит в АУЕ. «У них нет ни мозгов, ни тормозов. Но на самом деле они и сами узники. В поселке для них ничего нет кроме безнадеги. А уголовники, в общем-то, искренне расположены к детям. А дети чувствуют, кому они нужны».

В полной мере понять, что такое жизнь в Забайкалье, мне приходится по дороге в следующий пункт назначения — десятитысячный город Хилок, лежащий в паре часов езды на восток. Пейзажи вокруг потрясающие: город окружен заснеженными лесистыми холмами. Воздух чист и свеж, как в австрийских Альпах.

Но сам городок состоит из мрачных сырых бараков, оставшихся со времен строительства БАМа. Ни центрального отопления, ни человеческого водоснабжения до сих пор нет. Сложенные вдоль стен поленницы ждут неминуемого похолодания.

У некоторых дверей в нос шибает запах мочи, пьянства и разрухи, но в целом Хилок вполне доволен своими успехами. «Ясное дело, жизнь тут хреновая, но мы крепкие и привыкли к трудностям, — говорит 62-летний Юрий Лукьянов, бывший железнодорожный рабочий на пенсии. — Вот только с преступностью мы уже не справляемся».

Жители Хилка — и особенно обитатели его северных окраин — страдают от построенного здесь когда-то коррекционного интерната. Одни утверждают, что боятся выходить из дома по ночам, другие — что в городе участились грабежи и кражи. «Оставишь дом без присмотра, они непременно залезут и что-нибудь стащат, — жалуется Юрий. — К тому же они действуют не одни. Малолетки караулят и собирают информацию для более серьезных преступников».

Юрий рассказывает, как из-за обитателей интерната в городе постепенно накалялись страсти. «Они привыкли жить на всем готовом. Их кормят свежими фруктами и овощами, наши собственные дети о таком даже не мечтают. А недавно 17 интернатских устроили погром в полицейском участке! Этих ребят никто не трогает. Их нельзя ни посадить, ни даже арестовать: их же государство усыновило, это же Путина дети!»

После продолжительных переговоров через дырку в заборе мы договариваемся о встрече с Сашей, Серегой, Ильей и Лехой — «героями» недавней схватки с полицией.

Но в интернате нас прежде всего встречает воспитательница; на вид ей под тридцать. «Опять явились торговать спайсом? Не пущу!» Ученики, не обращая на нее никакого внимания, пропихиваются мимо по своим делам. Похоже, все это уже не в первый раз.

Итак, нападение на полицейский участок — поступок смелый или просто отмороженный?

— Смелый, — хохочут все хором.

— Эти менты первые начали, — объясняет Леха. — Они задержали нашего товарища. Так не пойдет!

Прегрешение их друга состояло «всего лишь» в том, что он напился на уроках, объясняет Илья. За участие в нападении на полицейских арестовали троих предполагаемых зачинщиков. Но остальных даже не допрашивали.

Мальчишки признаются, что их привлекает тюремная романтика — татуировки, жизнь по понятиям. Правда, не все нравится одинаково: шансон, скажем, они не слушают, предпочитают танцевальную музыку, «как на Ибице».

Я интересуюсь, слышали ли мои собеседники про АУЕ. Они смотрят в пол и утверждают, что не в курсе.

Что касается планов на будущее, то выбор у воспитанников интерната простой — криминал или армия.

— Сейчас в армии не так плохо, можно даже сделать карьеру, — говорит Леха. — Да я бы поехал воевать в Сирию вообще без вопросов, — соглашается Серега. — Какой дурак станет отказываться?

Распрощавшись, мы отправляемся обедать в ресторан по соседству. В меню — жареная колбаса, гречка, шоколад, коньяк и водка. «Попозже, может, будет суп», — сообщает официантка. Мы выбираем коньяк.

«Вы по поводу мальчишек приехали?» — спрашивает женщина за соседним столиком. Редкий случай: в городе, где царит повальное молчание, кто-то подает голос. Она подсаживается поближе. «Я врач-дерматолог. Раньше работала в интернате и точно знаю: они совсем неуправляемые. Каждый год — несколько случаев сифилиса. А ведь им по 13 лет! Причем уже вторая стадия, то есть заражаются они еще раньше».

Женщина переходит на шепот: «Кого угодно спросите: здесь их все боятся. Эти парни только и могут, что грабить. В последнее время тащат даже палки и садовые принадлежности».

Последний визит за этот вечер — собственно к месту преступления, то есть в полицейский участок. Следов разгрома уже почти не заметно. Сквозь железные прутья решетки видно, как семеро полицейских с пустыми лицами листают журналы, пьют чай и разгадывают кроссворды.

Стучусь в окно: не может ли кто-нибудь прокомментировать недавние события? Дежурный офицер оборачивается, потом переводит взгляд на коллег и снова на меня.

«Тут некому с вами разговаривать», — в конце концов говорит он.

Попытки получить у властей комментарий по поводу АУЕ превращаются в бессмысленную гонку с препятствиями из одного краевого учреждения в другое. Поскольку я иностранный журналист, прямых ответов никто не дает. Управлению МВД РФ по Забайкальскому краю для беседы со мной требуется выслать факс с запросом в Москву. К концу второго дня ответа на факс так и не поступило.

Управление Следственного комитета по Забайкальскому краю тоже обязано направить запрос в Москву. «Это простая формальность, — оправдывается пресс-секретарь Егор Марков. Он, кажется, искренне хочет помочь. — Разрешение должны дать за пару часов». Проходит день, другой, и тут тоже тишина. «Москва молчит. Извините, ничего поделать не можем».

В конце концов на встречу со мной соглашается вице-премьер краевого правительства. Сергей Чабан по профессии врач; его простая и сдержанная манера поведения немного обезоруживает. Он говорит, что с удовольствием меня примет, «если репортаж будет объективным». Местные власти в курсе проблемы, признает чиновник. «Мы же не страусы, чтобы утыкаться головой в песок. Проблема есть, не отрицаем. Мы же видим, чем исписаны все стены». Но репортажи о повсеместном распространении АУЕ, утверждает он, далеки от истины. «Имеют место отдельные эпизоды вербовки молодежи среди криминалитета».

Чабан считает, что одно из возможных решений проблемы — возвращение военных в регион. Из разговоров с подростками из Хилка легко сделать вывод: единственная реальная альтернатива криминалу — армия. До недавнего времени в Чите располагался штаб Сибирского военного округа. В разгар противостояния СССР и Китая советское командование разместило здесь стратегические ресурсы, однако в 2010 году случилась реорганизация, и основные части передислоцировали в Хабаровск. У подростков не осталось ни одного законного образца для подражания.

По словам вице-премьера, федеральное правительство все понимает и разделяет его точку зрения; больше того, разработка военных, патриотических и спортивных программ для региона уже ведется. «У нас только что открылось новое элитное Суворовское военное училище. Мы надеемся, что впечатлительная молодежь сможет общаться с военными командирами, а не с мафиозными шестерками», — заключает Чабан.

Но прочие мои собеседники не разделяют подобного оптимизма. Роман Сукачев, юрист Забайкальского правозащитного центра, считает, что проблему АУЕ можно решить, только «в целом поборов философию», которой официальные структуры пропитаны «на всех уровнях». «Довольно сложно ослабить влияние криминальной идеологии на подростков, когда по государственному каналу на Новый год крутят блатной шансон», — разводит он руками.

Вдобавок, продолжает он, краевому правительству хорошо бы «реалистично оценить», насколько тесно местное полицейское руководство связано с криминальными авторитетами. Чтобы доказать свои утверждения, Сукачев открывает компьютер и показывает видеозапись, на которой глава угрозыска Могочинского района выпивает с местным вором в законе. «Все намертво переплетено: полиция пляшет под дудку криминала, а местные жители бессильны», — заключает он.

На власть здесь уже не надеются. Родители из Новопавловки, к примеру, признаются, что решили обратиться со своей проблемой «в более высокую инстанцию», чем государственные структуры. «По воровским понятиям запрещено бегать жаловаться к ментам, — объясняет Иван. — Так что мы решили сами связаться с преступным миром, и наш человек в иерархии стоит выше. Может, виновных опустят или еще что сделают. Тогда деревня вздохнет спокойно».