Нашей собеседнице Раисе Савельевне в этом году исполнится 90 лет. Она приехала в Ялту в 1946 году из маленького донского хутора и поступила на учебу в фармшколу. Выбор города и учебного заведения был прост: у девушки совсем не было теплой одежды, поэтому решено было отправить ее на юг, в Крым. В газете кто-то из соседей-хуторян увидел объявление о наборе. И она поехала, родители даже не поняли куда — до самого окончания писали чернильным карандашом на крышках скудных посылок из дома «Марфа школа».
Студенток поселили в общежитии — старом довоенном здании. Окон и дверей не было, мебели тоже — все растащили во время войны. Пришлось обустраиваться. Девушки ходили по окрестным свалкам, искали старые доски, куски стекла. Притащили тумбочку, на которой потом делали уроки.
Отопления не было, света — тоже. Электричество провели, а вот лампочек не достать. Появились они только к концу второго курса. На первом все ходили греться и делать уроки в библиотеку. На улице, у дома, в котором было отделение милиции, девчонки заприметили печку с духовкой и ночью утащили ее к себе. Соорудили из жестянки трубу и стали топить.
Зимы в Ялте, по словам Раисы, тогда были теплее, чем сейчас. Поэтому протапливали от случая к случаю. Дрова ходили собирать на окраины, за город: в лесу собирали ветки, на заброшенных виноградниках драли лозу и ели подвявшие ягоды. Там же, по окраинам, были частные огороды. Девочки посмелее подворовывали на них картошку и фрукты.
Было очень голодно, есть хотелось постоянно. Стипендия у Раисы была сталинская — 150 рублей. А полкило хлеба стоило 23 рубля. Но были еще продуктовые карточки. На один день выдавали полкило хлеба. «Я не любила за хлебом ходить, — вспоминает старушка, — идешь, свою порцию щипешь. Пока дойдешь до общежития, все уже съедено. А у девочек целые порции».
У соседки по комнате был примус, вызывающий зависть у обитателей общежития — остальные-то готовили на костре. На рынке студенты покупали мясо и жир дельфина, а родители присылали Рае кукурузную и пшеничную муку, которую отец — инвалид войны первой группы — получал в пайке. И из этих нехитрых продуктов варили мамалыгу. Вонь дельфиньего жира разносилась тогда над всей Ялтой.
В городе на базаре продавали в те времена яблоки и гранаты. Большие гранатовые деревья росли вдоль извилистых ялтинских рек. По городу ходили легенды, что до войны татары привозили в город на осликах сладчайшие дыни, арбузы, персики и виноград. После войны бахчи в Крыму были заброшены.
На третьем курсе ушли жить на квартиру, к хозяйке. На горке над улицей Кирова жила добрая, набожная женщина. Она пустила студенток к себе бесплатно, но с одним условием — они должны были ходить в церковь и молиться. Девочки согласились, но сходили только один раз. Однако хозяйка их не выгнала, жалела и даже подкармливала.
Экономить приходилось на всем. Рядом с общежитием была хорошая баня. Но ходить туда было дорого, поэтому мылись и стирались в речке. Завтракали в буфете разрушенного довоенного санатория — там подавали манную кашу на воде. Туда же приходили кушать и преподаватели. Их жизнь была немногим лучше студенческой: учитель химии, к примеру, жил в лаборатории, среди клеток с белыми мышами.
Однокурсницы в основном жили бедно. «Была у нас одна девочка, мы ее звали Манька-писька, потому что она любила поговорку: «А на письку-то я ничего...» Так вот у нее отец был комендантом какого-то города или крепости в Германии. Она платьев с собой привезла много, добра разного. А на следующий год приехали девочки поступать с Кубани, да все у нее и украли, подчистую растащили».
Чтобы бесплатно ходить в театр, девочки записались в самодеятельность — пели в хоре. А самым любимым развлечением были танцы. У театра им. Чехова был небольшой офицерский клуб: три зала, переходящие друг в друга. Там на аккордеоне играл инвалид войны — дядя Толя.
«Однажды меня пригласил на танец Герой Советского Союза, — вспоминает Раиса. — Плащ снял — кроме звезды, вся грудь в орденах. Потанцевали один раз, второй, третий. Весь зал на меня смотрит, рты раскрыли. А он подошел ко мне и говорит: «Пофли». А я поняла, что с человеком с такой дикцией никуда не пойду, и убежала».
На практику Раиса ездила в Севастополь, втайне мечтая остаться в этом городе навсегда. Очень уж ей нравились моряки. С одним из них, своим будущим мужем Николаем, она познакомилась на теплоходе, плывущем в Новороссийск. Рая с подругой ехала домой на каникулы, а матросы — в свой первый послевоенный отпуск. На шумную компанию из 15 моряков у них было всего пять билетов.
На палубе судна надо было как-то разместиться. У подруги было байковое одеяло, у Раи — большой пуховый платок. Постелили одеяло, легли, обнялись и уснули. «Утром просыпаюсь, рукой щупаю подружку, а это мужик!» — смеется Рая. Один старшина так ночью продрог, что решил рискнуть: аккуратно сдвинул в сторону платок, лег меж девчонок, обнял их покрепче и уснул. Так и познакомились.
Первый раз Рая приехала в Севастополь в мае 1947 года. Жара стояла страшная, а город лежал в руинах. Автобус из Ялты приходил на автостанцию в конце ул. Гоголя. Оттуда пешком нужно было идти на Графскую пристань. За два рубля на ялике переправлялись в Апполоновку. А оттуда снова пешком в район улицы Розы Люксембург, где работала в подвале довоенного здания единственная на весь район аптека, которой заведовал грузин Лордкипанидзе. В городе ходили маленькие автобусики, но проезд в них стоил полтора рубля, что для студенческого бюджета было слишком дорого.
Неподалеку от аптеки Рая сняла за 100 рублей койку. Во дворе стоял разрушенный в войну дом, к которому пристроили малюсенький флигель на один скат. В этом флигеле была одна комната и тесный коридорчик. В коридорчике на односпальной кровати ютились хозяева, а в комнате спали их дети — девочка семи, мальчик двенадцати лет и постоялица. Рае выделили железную кровать с панцирной сеткой, укрытой досками. Ни белья, ни матраса не было. Только брошенная поверх досок грязная тряпка. В соседнем парке девушка набрала листьев и сшила себе матрас. «А через несколько дней старая ткань о сетку потерлась и листья высыпались. Ой как хозяйка ругалась!» — с улыбкой вспоминает Раиса.
Хозяйка по утрам ходила на причал и покупала рыбу. Тогда рыбы продавали много: бычки, рыба-игла, султанка, камбала. Денег на эту роскошь у студентки не было, а хозяйка варила уху каждый день. И неизменно угощала свою постоялицу. В уху, кроме рыбы, ничего особо не клали. «Она приносила луковицу, ботву от помидора, щавель и туда крошила. А картошка была, но дорого, я ее почти не видела», — рассказывает Раиса.
В Севастополе практикантки тоже ходили на танцы. Была танцплощадка на Историческом бульваре. Вдоль бухты спускались пешком вниз к вокзалу, переходили переезд и по крутым ступеням на обрывистом боку холма поднимались на Исторический. Там крутили пластинки с песнями Утесова, военными хитами и немецкой танцевальной музыкой.
Ходили и в кино, и на танцы в дом офицеров — там играл оркестр. Но туда нужно было приглашение. Раиса познакомилась в аптеке с молодым офицером Александром, который вместе с матросами патруля заходил иногда в прохладу аптечного зала перевести дух. У Александра, вспоминает Раиса, был «отец генерал и мать заслуженная».
Лейтенант приглашал Раису на танцы. Но она сходила всего несколько раз: единственные туфли на кожаной подошве протерлись и было стыдно, что кто-то увидит дырку, пока она кружится в танце. Приглашал Александр и в ресторан на улице Ленина. Но девушка из стеснения так ни разу и не пошла. А однажды молодой человек купил на базаре красивую тончайшего шелка комбинацию, завернул в бумагу и принес ей в подарок. Рая застеснялась, не хотела брать, но он навязал ей сверток. И Раиса боялась, что за подарок придется «расплачиваться»: «Все видят, что он ухаживает, подарки дарит. Вдруг замуж позовет? А у него родители в Москве. Я им не ровня».
Однажды шли с Александром в Дом офицеров. И Раиса стала расспрашивать его о службе на «Ворошилове». Оказалось, он не только служит на одном крейсере с Николаем, знакомцем с теплохода, но и является его непосредственным командиром. «Коля мой брат», — поведала Александру Раиса.
И бывает же так, что именно в этот момент они встретили у вокзального переезда группу матросов. «Хороша же сестра, брата не узнает!» — с улыбкой сказал Александр. А Николай подскочил к ней и стал расспрашивать, где она остановилась, обещая прийти в следующее увольнение. «Я уже и лицо его забыла. Я просто так сказала, что он мой брат», — смущенно говорит женщина.
Но старшина пришел, а потом еще и еще раз. «Ухаживал? Да какой там! Какие были ухаживания? Однажды купил конфеты такие сахарные в бумажном кульке. Принес и спрашивает: «Будешь?» Я из стеснения ответила: «Нет, спасибо». Думала, он мне подарит кулек. А он одну за одной сам поел. Голодный ведь тоже был», — вспоминает Раиса.
Поженились молодые в 1948 году. И сразу же сняли другую комнату на Корабельной стороне. В общем житье-бытье с хозяевами, соблюдали особые правила. У молодой семьи, кроме ложек, тарелок и матраса, поначалу ничего и не было. Потом стали обзаводится кое-каким добром, белье постельное сшили. И нужно было стирать его так, чтобы белизной сверкало не хуже, чем у хозяйки, иначе позор на всю округу для молодой жены.
В один из дней Николай пришел в увольнение. На жалование купил две картошки, морковку, большую луковицу и немного масла. Принес домой и начал варить суп. Зажарил лук и вылил содержимое сковороды в кастрюлю. Отлучился на время, вернулся, поднял крышку, а лука в супе больше нет — хитрая хозяйка повылавливала с поверхности плавающие в масле кусочки. «Собирайся, — сказал Николай жене. — Мы тут больше не останемся».
«Потом мы сняли коридорчик небольшой. Темный, но с печкой и отдельным входом. Зажили как короли. Потом у нас сын родился, я учиться пошла, дом строили. Так жизнь и наладилась. Для нас что главное было? Чтобы войны не было. А остальное дело наживное. После войны город восстанавливали, строили — красивый, белый, чистый. Везде порядок был. Цены не росли, как сейчас, а наоборот, снижались. Возможности были, надежда, вера в завтрашний день. А сейчас этого нет, молодых жалко...» — с сожалением говорит Раиса.