С каждым днем все сильнее чувствуется близость лета. Завершается апрель. По утрам нередки густые туманы. Срывающийся с гор ветер наполняет узкие улочки и сады фантастической свежестью.
На ялтинской набережной дама с собачками
Утреннее затишье ялтинской набережной. Город готовится к празднованию Дня Победы
Денечек наизнанку, навыворот туман.
Плетешься спозаранку в прибрежный ресторан.
Закажешь кружку пива и долго так сидишь,
А дождик сиротливо стучит по жести крыш.
Не скучно и не грустно, а как-то все равно.
Из кухни пахнет вкусно, нет денег на вино.
Туман. И берег моря. Жемчужно-влажный Крым.
Здесь даже привкус горя почти неуловим.
Владимир Коробов
Еще совсем немного и начнется купальный сезон…
Художник-импрессионист пытается прижать мгновение кончиком мастихина
В Ялте возле самой воды возникают скульптуры-новоделы. Трудно понять, что задумал автор: аллюзии на индийскую мистику или постмодернистский шедевр…
Возле ялтинского вернисажа памятник основателю российского кинематографа Александру Ханжонкову
Дизайн позднесоветской эпохи в соседстве с цветущими экзотами
Весенние горы вокруг Фороса покрыты легкой светло-зеленой туникой листвы. На высоком утесе виднеется храм Воскресения Господня
В тенистых парках и садах сияют лиловые деревца цветущего церциса
В укромном сквере — памятник герою отечественной космонавтики Юрию Гагарину
Зубастые обрывы яйлы контрастно граничат с субтропической красотой Форосского парка
Эти скворечники, эти клети,
берега втянутая дуга,
где с пирожками на парапете
мы — шелупонь, шантрапа, лузга.
И, покачав бирюзу во взоре,
— “Ах! — выдыхаешь ты, — ну, кино!”,
— как беспризорник, что ехал к морю
около года, и — вот оно.
Ирина Евса
В синеве Южнобережья тянутся фактурные смолистые ветви ливанского кедра
Под сенью нерукотворной хвойной беседки доживают свой век гипсовые комсомольцы
Веерные пальмы на фоне полузаброшенных корпусов Форосского санатория
В парке зацвели изящные ирисы
На склонах расцвели похожие на свечи местные краснокнижные растения — асфоделины
Несмотря на разруху, цветущий Форосский парк в апреле напоминает райский сад
Набережная Фороса сочетает крайнюю разруху и щемящую красоту. Ржавая скульптура на причале напоминает пострадавшего терминатора; роскошные итальянские пинии нависают над ржавыми поручнями; над потрескавшимися ломтями асфальта со свистом носятся береговые стрижи и чайки.
И море остыло. И лодки забыты.
И пляжи до лета фанерой забиты.
Так, значит, как раньше, так, значит, как прежде
Вдвоем не бродить на пустом побережье…
То хрупкое лето волною разбито.
И море остыло. И гавань размыта.
Ржавеют в воде ненадежные сваи.
Кричат о беде перелетные стаи.
Я выйду на зов. Постою на причале.
Прочнее, чем эта не будет печали.
Пройдет теплоход и вдали растворится.
Ничто не вернется и не повторится.
Владимир Коробов
Окаменевшие олени застыли на склоне заброшенного Форосского парка
Над Южнобережной трассой остроконечная скала, напоминающая парус
На побережье между южными уголками Крыма Форосом и Сарычем виднеются красные крыши легендарной госдачи «Заря»
Самая южная точка Крыма — мыс Сарыч. Дальше только Африка и берег турецкий... На одной из скал белеет одинокий аккуратный маяк. Яркие кусты дрока украшают сыпучие склоны. Слово «сарыч» в переводе с тюркского значит золотистый или желтый; возможно, это связано с цветущими здесь кустарниками дрока.
Фрагментами сохранилась дикая природа; отвесные скалы стеной подступают открытому морю. На горизонте тенями скользят корабли.
Уедем на Сарыч! На Сарыч!
Где сохнет белье на ветру,
Где смотритель маяка
Молоком напоит нас,
Где хозяином ветер
В огромном доме пространства,
И у нашей юности —
Круглый вкус поцелуя.
В диких садах —
Еще вдоволь яблок,
Этой ночью
Кому, кроме нас,
Библейски срывать их
Мыть в камнях прибоя…
Звездами и пеной
Облает тебя мирозданье…
Сергей Новиков