Чем удивила материковая Россия

Севастопольцы, при всем своем имперском замахе, живут изолированно. Многие даже по Крыму особо не ездят и отдыхать предпочитают в окрестностях родного города. И я такой же. Но этим летом мы с другом впервые проехали на машине по югу матриковой России. Отчасти эта поездка была неизбежной: теперь нашему автомобилисту другого пути нет. Но маршрут мы составили произвольно — с таким расчетом, чтобы повидать больше мест.

Славянск-на-Кубани, Краснодар, Ставрополь, Элиста, Астрахань, Волгоград, Рязань, Липецк, Воронеж, Ростов-на-Дону. В каждом из городов мы пробыли по одному-два дня. Поэтому впечатления наши — это мазки импрессиониста, рисующего с натуры. Что-то схватили, в чем-то промахнулись. У жизни много разных пластов, мы ковырнули лишь самые доступные. Если в чем-то мы серьезно ошиблись или чего-то важного не заметили, пишите в комментах — общими усилиями сформируем объективную картину.

Сколько денег надо для счастья?

Наше знакомство с материковой Россией началось со Славянска-на-Кубани. Называют здесь его СлАвянск, с ударением на первую гласную — как и однименный город Донбасса.

Городок этот привел нас в восторг гладкими дорогами, чистыми освещенными улицами, обилием камер видеоконтроля (они стоят даже в станицах), счастливыми на вид детьми, красивыми платьями женщин.

В уличной моде Крыма и Севастополя амбиции доминируют над удобством. У кубанцев амбиций в одежде мы не заметили: люди одеты просто, но добротно и чисто, а сами они какие-то более откормленные, что ли.

Дома в Славянске ухоженные — и многоквартирные, и частные. Даже на улочках, где нет асфальта (но обязательно есть какое-то другое покрытие, например, щебенка), мы не увидели ни одного покосившегося забора, немытых окон, некрашеных ворот. В центре, со всех сторон окруженном частным сектором, мужчина орошал пульверизатором траву. Она росла за пределами его участка, это было городское пространство, за которым должен следить муниципалитет. То есть, он поливал «чужое» — для Севастополя такое поведение нетипично.

Зарплаты в Славянске низкие: 15 тысяч считается приличными деньгами, 10 — средняя зарплата, а многие получают и по 6-7 тысяч. Цены тоже поменьше, но не сказать чтобы сильно. Севастопольцы с их среднеарифметической «двадцаткой» могли бы быть довольны. Но вот парадокс: народ у нас выглядит менее удовлетворенным своей жизнью, чем в Славянске. Причем недовольными севастопольцы в массе своей выглядят не только сейчас — они были такими и в самые зажиточные «нулевые» годы.

Севастополец всегда считает, что достоин большего. Жители Славянска-на-Кубани, где, кроме элеватора и хлебозавода, ничего градообразующего нет, видимо, удовлетворяются меньшим. Хотя рассуждать об этом на основе среднего заработка сложно — слишком уж много здесь зажиточных с виду домов.

Все это впервые заставило задуматься: а чем, собственно, кубанцы, с их еще более выраженным фрикативным «г», от нас отличаются?

Пока я вижу только одно серьезное отличие: способ заработка. Кубань в основе своей — крестьянская, она добывает хлеб на земле руками, а Крым — рентно-сервисный, он зарабатывает на отдыхающих. И это, видимо, накладывает отпечаток.

Провинция, похожая на столицу

Краснодар ухожен и напоминает столицу. Не Москву, а столицу вообще. Он как-то по-столичному самодостаточен — это чувствуется и в людях, и в камнях. Здесь отличные дороги. Фасадные кирпичи старинных зданий тщательно отшлифованы. Это как качественная подкладка у пиджака: в глаза не бросается, но чувствуешь.

На бульварах даже после десяти вечера было много детей на велосипедах, мам с колясками — в Севастополе так людно по вечерам разве что в Артбухте, которую вряд ли назовешь комфортным городским пространством.

В людях меньше чванства. Молодежь показалась более открытой.

У девушек другой месседж: у нас они себя как бы продают, там — как бы просто живут. Хотя почему «как бы».

Зашли на выставку кубанских художников советской эпохи. В местном соцреализме удивил именно что реализм. По-честному усталый и совсем не оптимистичный сталевар. Молодые матери замучены грудными детьми. Их мужья с тревогой смотрят в будущее (и не зря). Старый рыбак явно не знает, как утешить расстроенного чем-то мальчика. В партийно-хозяйственных божках и их женах уже просвечивает холодная надменность будущих буржуа.

Может быть, в кубанцах вообще больше прямоты?

Осторожно, Предкавказье

Ставрополь. В гостинице, куда мы въехали уже затемно, предупредили: «Ночью на улицу лучше не выходите, город у нас непростой, многонациональный».

Друг все же решил сбегать в ближайший бар. Вернулся часа через полтора. Говорит, что почти все столики были заняты кавказскими компаниями. Попытка расспросить о жизни в городе славянского вида официантку у стойки бара закончилась гортанным окриком охранника. «Эй, ты че там базаришь с ним? Встала и ушла на кухню посуду мыть!» На улице ничего особенного друг не заметил, только встречные прохожие, увидев его черную бороду, почему-то переходили на другую сторону.

Но это — окраина и ночь. А днем центре Ставрополя — сонное благополучие. Огромные пространства. Полуденный покой. Дремлющие люди на паркурной бетонке. Девушка, мирно читающая книгу под гигантским каменным красноармейцем. Припаркованная патрульная машина с невыключенной мигалкой и спящими внутри гаишниками.

Бабушкин деревенский покой, который невозможно порушить ничем.

При выезде из города нам открылись бескрайние просторы. Абсолютно ровная бесконечная пашня — от горизонта до горизонта. Наверное, такое же впечатление производит на человека море, когда он его впервые видит.

Окраина империи

В Калмыкию мы тоже въехали под ночь. Остановились в гостинице у автовокзала. Пошли на вокзал перекусить — и увидели Советский Союз, давно забытый, но живой. Стайки студенческой молодежи. Кофе из термоса. Кеды. Спецовки. Гитара. Русский рок восьмидесятых с прощальным хоровым подпеванием.

Люди за сорок, вам это ничего не напоминает?

Утром мы поехали изучать Элисту. Дороги хуже крымских. На улицах не просто ямы — ужасающие дыры с неизвестной глубиной, перед которыми невольно останавливаешься с вопросом: а как они здесь вообще ездят? Но калмыки своих ям не замечают. Они их проскакивают на ура, по принципу: выше скорость, меньше тряски. Пофигизм и шальная разухабистость. Да и машины у многих советские. Пятнадцатая модель «Жигулей» — самая ходовая. На ней ездят калмыки «среднего класса». В жилмассивах — абсолютно убитые пятиэтажки, с облезлой штукатуркой и дырками в лестницах. Зато в центре — красивые, стилизованные под старину пагоды, под которыми сидит и общается модная молодежь.

А вообще, в Элисте пусто. Своей пустотой она напомнила Ставрополь. Большие знойные пространства. Придорожная пыль на листьях. И постоянно хочется пить.

Ищем центральный буддистский храм, построенный Илюмжиновым. Это главная достопримечательность Элисты. На входе нас встречают цыгане, просят денег «на ребенка». Откуда в Калмыкии цыгане? Или они везде?

Заходим в помпезный, сияющий золотом Храм. 

На входе предлагают разуться. На полу огромного зала все занято. Не пройдешь. Поднимаемся на антресоли. На ковровых покрытиях сидят и полулежат босые калмыки, слушают буддистского проповедника, читающего проповедь по-английски. Бегают босые детишки. Синхронный перевод идет на русском: «Мир — это любовь. Так растворимся же в этом мире и станем любовью!»

Как мы узнали потом, нам страшно повезло: проповедь читал знаменитый лама Ринпоче, приезжающий из Непала в Калмыкию раз в десять лет. Уже потом мы узнали, что в России его объявили нежелательной персоной.

Второй нашей точкой стал Сити-Чесс — шахматная деревня времен Илюмжинова, построенная к Олимпиаде 98-го.

Как только в экскурсионном бюро узнали, что мы из Севастополя, нам тотчас же выделили отдельного экскурсовода — девушку-калмычку, умеющую играть в шахматы.

Народ стал возмущаться, почему нам отдельная экскурсия. Их осадили: «Люди из Севастополя специально приехали!» Вот здесь-то мы и испытали настоящий культурный шок: как героев нас встречали именно в Калмыкии — такого не было ни в одном русском городе. И никто так не радовался нашему возвращению в Россию, как калмыки, хотя нам казалось, что больше других должны были радоваться именно русские. 

В Краеведческом музее Элисты вокруг нас собралась целая компания. Нам рассказывали, как калмыки с кусками сырого мяса в зубах брали на скаку наполеоновский Париж, о родстве с Чингисханом. Эмоциональный подтекст: «вы — воины, и мы — воины, вы — герои и мы — герои». Радость была просто детская: Севастополь к нам приехал.

И опять та же ситуация, что и в Славянске-на-Кубани: республика бедная — но не униженная. Зарплаты маленькие — но недовольства судьбой в людях не заметно. Калмыки не ропщут. Более того, в них чувствуется самодостаточность кочевого племени — бесшабашность степного войска, готового на все. Говорят, что калмыков даже чеченцы побаиваются, ибо они, в отличие от русских, дружны и бьются отчаянно.

По географическому положению Калмыкия — захолустье. По духу — передовой форпост России. Калмыки каким-то чудесным образом сумели сохранить имперскую свежесть и воинскую доблесть. И это несмотря на сталинские репрессии.

Реакция калмыков на воссоединение Крыма с Россией нас так удивила, что мы стали думать: а почему именно калмыки?

Выскажу гипотезу: русские устали нести основное бремя удержания империи. Представьте ситуацию: стоит богатырь и держит на груди штангу, а остальные ему помогают. Кто раньше сломается? Возможно, именно это и случилось с нами, русскими. Исключение составляют русские юга — Крыма, Севастополя и Донбасса, которые сумели сохранить свою имперскую энергетику вплоть до сегодняшнего дня, что мы видим на примере последних событий.

Но это — лишь очередная историческая загадка.