Сквозь исламский Кавказ. Заметки с колес

Невинномысск как предчувствие

Наша очередная заочная встреча с Кавказом произошла в Невинномысске, на юге Ставрополья.

Невинномысск - это даже не ворота Кавказа, это граница с ним. Передовой форпост. Впрочем, уже частично оставленный. Горожане сидят на чемоданах. Людей мало. Чувствуется напряженность и запах социального распада. Да и само место показалось нам не слишком уютным: пустая заснеженная промзона.

Останавливаемся на ночевку в местной гостинице, спускаемся в подвальчик поужинать. Долго стучимся. Нам открывает молоденький паренек с капюшоном на голове, похожий на персонаж из фильма про вампиров. Зовут Алеша. Он бармен.

Чтоб мы не пугались, Алеша сразу объясняет, почему он в капюшоне:  голову на улице проломили.

Пока нам готовят ужин, расспрашиваем о ситуации в городе. Поначалу разговор не клеится. Но после того, как мы сделали заказ на приличную сумму и угостили бармена сигаретой, он разговорился.

— Жизнь бесперспективная. Все мечтают уехать. Русских все меньше. А кавказцев все больше.

Стычки происходят часто. Кавказцы приходят в бар, цепляются, предлагают выйти «поговорить один на один». В этой время «случайно» подъезжают еще две-три машины с «ихними» — и тогда надо вызывать полицию, иначе возможны увечья.

Но в последний раз бармен Леша изменил тактику. Он вызвал по телефону не полицию, от которой кавказцы периодически откупаются, а своих знакомых. Те приехали на нескольких машинах и «уравняли» ситуацию. А на следующую ночь Алеше кто-то на улице проломил голову. Подбежал сзади в темноте и ударил чем-то металлическим.

Мы ожидали, что на самом Кавказе будет еще хуже, но мы ошиблись. Исламский Кавказ нас встретил гостеприимно - за исключением Чечни. Это, пожалуй, единственное место, где мы почувствовали себя абсолютно чужими и лишними.

Чеченское ханство, русские и Кадыров

Въезжаем в Грозный по объездной дороге с севера. Частный сектор нудно тянется вплоть до самого центра. Поворот, еще поворот, и мы попадаем в оазис роскоши и света. Прямо перед нами - сияющая мечеть «Сердце Чечни», рядом – сверкающей в ночи Сити, от которого в обе стороны лучами тянется проспект Владимира Путина с грандиозными домами-высотками. Весь центр украшен сказочными новогодними гирляндами. Впечатлило! Второго такого места на российском Кавказе нет.

Однако, мы заметили несколько признаков, указывающих на то, что Чечня –это как бы и не совсем Россия. Не в юридическом, а в поведенческом смысле этого слова.

Например, отношение к чужакам.

Чеченцы одинаково отчужденно относятся ко всем нечеченцам, включая даже ближайших соседей - ингушей и дагестанцев. Я когда-то учился с чеченцами в Ростовском госуниверситете. Отношение к ингушам – снисходительно-высокомерное, к русским высокомерное и отчужденное. И вот, спустя четверть века, с тем же отношением я столкнулся в Грозном. Холодная вежливость, испуг и удивление, выраженное вопросом: «Что тебе надо?». Чувствуешь воздвигнутую стену, и эту стену преодолевать не хочется.

Ощущение стены возникает везде: в ресторане, на улице, в мечети. Молодая чеченская девушка приносит нам меню, скользит по нам формально безразличным взглядом, скрывающим враждебность, и даже не думает нам улыбаться. А кто мы такие, чтобы нам улыбаться? Смотритель мечети на нас почти что рявкает, когда мы случайно ступаем в ботинках на ковер перед входом. Нам в глаза он не смотрит вообще. Не поднимает голову даже. Разговаривает только с нашими ногами. Подтекст, видимо, такой: «Знай свое место». А какое оно, это место? Явно не гостя. А кто мы для них? Судя по отношению - люди, которых просто приходится терпеть.

Второй признак дистанции между Чечней и остальной Россией – слишком уж очевидное покровительство русским со стороны Рамзана Кадырова. В последнее время в Чечню опять стали приглашать русских специалистов – учителей, врачей, инженеров. Уже приехало несколько тысяч. В первую войну, в девяностых, их прогнали, а теперь на хороших условиях зазывают назад.

В Грозном нам рассказали, что Кадыров лично встречает каждого вновь прибывшего высококвалифицированного специалиста, объявляет его своим личным гостем и дает номер мобильного: «Если проблемы будут, звони. Ты - мой гость, я за тебя перед Аллахом отвечаю». Не знаю, правда ли это, но по ощущениям похоже на правду. Если так, то это, по сути, поведение главы самостоятельного государства. Который иносказательно говорит: «Без моего покровительства тебя здесь будет плохо. Поэтому, пока ты здесь живешь и работаешь, ты обязан мне лично».

Хан нанимает на службу. Хан гарантирует жизнь.   

Дагестан под обстрелом 

Самое загадочное и интересное место на российском Кавказе – это Дагестан. Страна полутора сотен кавказских народностей, стихийных свалок мусора на улицах Махачкалы, патрулей с автоматами, бесконечных проверок документов. Республика ислама и поголовной нищеты. Республика похожая на огромный вокзал и большой аул одновременно.

При всем этом города Дагестана — ареал дружелюбия и тотального русскоязычия. На русском здесь говорят буквально все.

Первый раз мы попали в Дагестан глубокой ночью. В приграничном Дербенте нас остановил военизированный патруль с автоматами наперевес. Тщательная проверка документов, осмотр машины. Куда и откуда? Я из Севастополя, друзья — из Москвы. Командир патруля с отцовским интересом смотрит на хрупкую блондинку Дашу, девушку моего друга:

— Я бы на вашем месте не рискнул сюда. Побоялся. А вы, ребята, молодцы, смелые!

— А чего нам боятся?

— Боевики по горам бродят. Пятьсот человек.

Через некоторое время нас останавливают еще раз. Потом еще. Спрашиваем, что случилось? Нам отвечают, террористический акт. Потом узнаем, что обстреляли главную достопримечательность Дербента — древнюю крепость в черте города. Есть раненные и убитые.

Утром я эту крепость увидел, распахнув окно номера. Вот она:

Обстрел велся из соседнего лесочка. Ответственность, как сообщили потом по телевизору, взяли на себя «боевики ИГИЛ».

Как мы проходили таможню

И вот, наконец, граница с Азербайджаном. После получасового ожидания въезжаем в ворота, стилизованные под древнюю Персию. Впереди на высокой мачте — роскошный азербайджанский флаг. Справа на холмике — азербайджанский часовой с автоматом. Расхаживает взад-вперед, и высокомерно на нас не смотрит.

Выгружаем вещи из машины, заходим в комнату досмотра. Холод и ветер. Стекол нет. Лента транспортера стоит. Перед ней навалены чьи-то тюки. Два азербайджанских таможенника сидят возле разбитых окон на корточках и греют на батареях руки. У нас так казарменные деды грели руки, когда я в армии служил.

Спрашиваем, скоро ли будет досмотр?

— Без начальника нельзя.

Примерно через полчаса подходит молоденький парнишка в таможенной форме, представляется Ильгаром, жмет руки, спрашивает, куда мы едем. Когда узнает, что хотим попасть в Грузию, советует:

— Если спиртное есть, лучше нам оставьте. На грузинской таможне все отнимут. Что там у вас в машине? Водка есть?

Пришлось оставить веселому парнишке пачку нераспечатанных папирос «Три Богатыря» и полбутылки виски. Паренек, забирая подарки, по-детски радуется:

— После смены напьюсь!

Еще через полчаса приходит сам начальник смены. Серьезный. Не улыбается. Заставляет открыть двери машины, но внутрь даже не смотрит.

— Вещи на транспортер ставьте, - и опять куда-то уходит, даже не взглянув на монитор контроля. Мы ему совсем не интересны. Его ждет большой грузовой автобус с товаром из Дагестана.

Несколько ударов печатью по нашим загранпаспортам, и вот мы в Азербайджане. Это тоже Кавказ, только южный и совершенно другой.

Чем удивила азербайджанская столица 

Кажется, что Баку абсолютно не вписан в постсоветское пространство. Что это совершенно новое восточное ханство, пожелавшее жить так, как ему захочется. Деньги в Баку не просто есть; такое ощущение, что их девать некуда. Город грандиозный, красивый, впечатляющий, но какой-то слега скучноватый. Американский размах, восточная роскошь, кавказские понты и азиатская безликость. В городе есть шик, но нет стиля. Это просто впечатляюще богатый город на Каспии. Восточный нефтяной новострой со стеклянным хайтеком, сияющим сити и однотипной стилизацией под старину, которой застроены целые микрорайоны.

В Баку мы въезжали под самый Новый год. Город сиял праздничной чистотой и удивлял разнообразием построек. На одном из первых перекрестков мы заметили стаю бакинских мальчишек, человек двадцать. Сидели на корточках возле дороги и с улюлюканьем лупили ладошками по асфальту. Когда мы поравнялись, мальчишки бросились с гиканьем на нашу машину и начали колотить ее ладошками по стеклам и дверям! Друг, сидевший за рулем, рефлекторно газанул, и машина оставила ребят позади. Мы так и не поняли, что это было: поздравление с Новым Годом, требование новогодних подарков или денег, приветствие? Какие у них здесь обычаи? Какие правила?

Мы ничего не знали об этом мире.

Баку удивил многими вещами. Например, своими кэбами. Вполне такие английские кэбы – с высоким салоном, окошечком для оплаты, со стеклянной перегородкой между водителем и пассажирами. Поездка на таком кэбе стоит как на обычном такси – 5 манат по центру (250 рублей). Кэбы стоят везде. Их огромное количество, и они все фиолетовые.

В центральных районах Баку совершенно нет животных. Город чист, тщательно промыт и избавлен от всех видов «социальных паразитов» - бомжей, бездомных собак, бродячих кошек.

Сами бакинцы некоторое время оставались для нас загадкой. Какие они? Чего хотят? Как видят мир?

Бакинцы и Москва 

На второй день мы возвращались из ресторана в гостиницу и попали под холодный дождь. Зонтов не было, мы почти бежали. И тут подвернулся кэб. Просторный, с вежливым немолодым водителем и жаркой печкой в салоне.

Бакинцы вообще люди контактные. Охотно и быстро вступают в разговор и очень неохотно из него выходят. Если разговорился, то минимум на полчаса, отделаться дежурными фразами не получится. Но при этом нельзя сказать, что бакинцы назойливые.

Когда таксист Али узнал, что мои друзья из Москвы, он аж расцвел от радости. Он сам жил несколько лет в Брянске, часто бывал в Москве и мечтает в Россию вернуться насовсем.

— Здесь азербайджанцам плохо, — жалуется Али. — Государство богатое, а люди бедные. Все местные хотят уехать.

— Куда?

— В Москву. Там жизнь. Там деньги. А здесь? Четыреста манат в месяц — это разве деньги? Здесь хорошо только иностранцам.

Такие разговоры у нас случались в этом городе не раз и не два. Многие при знакомстве сразу заявляли: «О, я тоже москвич» — и называли точный московский адрес. В этом было что-то детское.

Бакинцы рвутся в Москву не только из-за денег, в этой тяге есть что-то иррациональное. У меня лично сложилось ощущение, что им просто скучно в вылизанном Баку. Что Москва ментально им больше подходит: шум, толкотня, движуха. А тем, кто в ней еще не был, она вообще кажется мечтой. 

У азербайджанцев есть еще одно интересное качество: легкое отношение к жизни. Иногда внешне это выглядит как небрежность.

Последняя ночевка в Баку, четыре часа утра. В номере жара, дышать нечем. Пробую отрегулировать кондиционер, но на дисплее или минус 17, или плюс 37, других вариантов нет. Менеджер гостиницы, тучный азербайджанец лет пятидесяти, передвигается с видом большого начальника и шумно дышит. Он долго не может понять, в чем дело, а когда понимает, искренне удивляется:

— Почему не можно? Ты же в Баку. Тут должна быть жара. В Москве холод, в Баку жара.

Азербайджанцы мне понравились. В них нет трагического надлома, их хитрость на виду, их небрежность необидная. Может быть, поэтому их в Москве уже больше миллиона? Наверное, они подкупают других своим легким отношением к жизни.

Таинственный Шеки 

Есть в Азербайджане одно место, совершенно не похожее на Баку. Находится оно далеко в горах, неподалеку от грузинской границы. Это город Шеки.

Место обособленное и очень загадочное. Вокруг горы. Сам городок – под снегом. Уличные пешеходы – дети и женщины. Мужчины стоят группами на тротуарах, курят и ничего не делают. Некоторые с настороженным интересом поглядывают на нашу машину.

В девятнадцатом веке здесь было маленькое княжество, имевшее свой двор и свои войска. Но теперь в «княжестве» упадок. Некогда известная фабрика шёлка развалилась, и в Шеки безработица.

Ищем древнюю крепость и неожиданно выезжаем к зданию, похожему на школу Хогвардс из Гари Поттера. Единственное отличие – это минареты на крыше. Заходим во двор и попадаем в медресе для мальчиков. Мальчишки азартно кидаются друг в друга снежками. На головах – ермолочки.

Нас сразу же обступают бородатые мужчины, с интересом смотрят и улыбаются. Это преподаватели. Пытаемся с ними объясниться, но получается плохо. Наконец, приходит человек, знающий русский. Говорим, что ищем древнюю крепость. Нам вежливо отвечают: здесь исламская духовная  школа.

Неожиданно в разговор ввязывается наша попутчица Даша:

— Скажите, а у ваших детей есть новогодние каникулы? В России сейчас у всех детей новогодние каникулы.

Даша по образованию педагог-психолог и ей тут все интересно. Но как это объяснить преподавателям медресе?

— Наверное, каникулы уже закончились?

Преподаватели облегченно кивают головами:

— Да, да, закончились.

Конфуз исчерпан. Мы радостно жмем друг другу руки и прощаемся. А крепость вовсе не здесь. Крепость в горах. Дорогу к ней занесло снегом и добраться туда невозможно.

Мы проехали весь Азербайджан от Дагестана до Грузии. Народ везде мягкий, не агрессивный. Русский знают практически все (медресе в расчет не берем) По всему Азербайджану вдоль дорог - портреты Гейдара Алиева с мощной ночной подсветкой. Остановки между городами стилизованны под старинные крепости. На въезде в каждый новый район – крепостная стена с башней или как минимум фигурная стела; новодел, но выглядит красиво. Даже в самых отдаленных уголках Азербайджана чувствуется ухоженность.

Что в Азербайджане главное?

Сущность у Азербайджана очень непростая, как минимум трехслойная. Первый слой языческий (персы-огнепоклонники). Второй шиитский. И третий светский.

Язычество в азербайджанцах сидит глубоко. Выражается это в том, что азербайджанцы любят огонь. Огонь у них везде: в ресторанах под чайниками и блюдами, в храмах огнепоклонников, на стенах небоскребов, на государственном гербе.

Видели «пламенные башни» в Баку? Очень впечатляет. Три небоскреба в центре города, пылающих как языки пламени. Это самая высокая постройка в городе.

Ближайшая мечеть приютилась рядышком. Ее жалко. Ее почти не видно. Она в тени небоскребов-гигантов. И невольно возникает вопрос: что здесь важнее?

Мне кажется, это соседство неспроста. На Востоке ничего просто так не строится, все имеет символическое значение. Заявленная иерархия ценностей такова: «огонь» важнее веры. В современной интерпретации огонь — это нефть и газ. Сообщение неявное, но тот, кому надо, догадается, что в Азербайджане стоит сегодня на первом месте.

Помимо нефти есть еще два государственных символа — Гейдар Алиев и государственный флаг. Флаги установлены по всему Азербайджану. Самый большой — в Баку, на набережной. Длина флагштока — 162 метра. Сам флаг с футбольное поле. Видно с любой точки города. Это почти полное повторение аналогичного флага в Турции, которую азербайджанцы считают «братской», самой близкой страной, и с которой сегодня делают жизнь.

Гейдар Алиев — символ отдельный. Его можно увидеть на любой шоссейной дороге, в каждом населенном пункте. Красивый, улыбающейся. Растяжки, биллборды, триплексы. Гейдар везде, в стране его культ. Он первый президент независимого Азербайджана.

Нефть! Флаг! Гейдар Алиев!

Но я бы еще сюда Москву добавил. После разговоров с молодыми людьми кажется, что это тоже символ современного Азербайджана.

Азербайджанцы и спиртное

Азербайджанцы пьют. Мы провели небольшой опрос среди местных мужчин на предмет отношения к алкоголю. Если азербайджанец вам доверился, то он обязательно признается, что употребляет алкоголь. А если вы спросите: «А как же ислам?», вам ответят что-нибудь в духе:

— Главное — не обижать никого. Человеком быть хорошим.

Но при этом с бутылкой на улице вы никого не увидите. На Новый год мы на набережной не встретили ни одного пьяного. Люди веселились без алкоголя: гуляли, взрывали хлопушки, пускали салюты.

Винных магазинов мало. Сами азербайджанцы называют их «магазины для алкоголиков». В них покупать спиртное не принято. Если хочешь выпить – иди в ресторан. В ресторанах местные мужчины в основном заказывают пиво, которое является своеобразным компромиссом. Вроде бы и градусов мало, но и «набраться» при желании можно. Дома азербайджанцы пьют все подряд: вино, виски, водку. Как мы поняли из разговоров, у них не считается зазорным выпивать одному. Сколько раз мы слышали фразу: «Приду домой – напьюсь».

Нравится мне эта страна. Она хоть и хвастливая, но в то же время откровенная.

Последний колхоз

В Азербайджане есть известное русское село Ивановка. Село тупиковое, находится в предгорьях Кавказа, но мы, тем не менее, решили в него заехать - посмотреть, как в Азербайджане живут наши соплеменники.

Извилистая дорога. Заснеженные поля. Сияющие шапки Кавказа на горизонте. Въезжаем в село, читаем: «Колхоз имени Никитина». Говорят, это последний действующий колхоз Советского Союза.

Останавливаем машину возле группы беседующих мужчин. Пять человек и все нерусские. А где же русские?

Нам объясняют: русских в Ивановке процентов шестьдесят, остальные – местные кавказские народности.

Проезжаем насквозь все село. Сельские домики с малюсенькими участками. По улицам гуляют дети. Одеты хорошо. На щеках румянец. В руках санки. На нас внимание не обращают. Судя по всему, гости в селе – вещь не редкая. Упираемся в трехэтажное здание, похожее на дворец.

Это сельская администрация. Перед входом статуя Гейдара Алиева. Двери открыты. В здании никого. Ни на первом этаже, ни на втором, ни на третьем. Чувствуется, что люди были, но куда-то подевались. В коридорах - теплое дыхание.

Где люди?

Неподалеку администрации - азербайджанская полицейская машина. В ней двое полицейских. Объясняют: народ возле клуба. Там сегодня дискотека. Слышите музыка? Вон туда и идите.

Перед двухэтажным клубом толпа молодежи. Дети, подростки. Две команды кидаются друг в друга снежками. На обочинах – зрители.

Пытаюсь подойти к розовощекому подростку с сестренкой, но тот, когда понимает, что я иду к нему, почему-то отворачивается. Рядом стоят двое кавказских ребят, спрашиваю, как здесь жизнь. Эти в разговор вступают быстро:

— Плохо. Хотим уехать отсюда. Зарплаты маленькие. Да и делать здесь нечего.

— А куда?

— В Баку. А еще лучше в Россию.

Я пробовал несколько раз заговорить с этническими русскими, но у меня так ничего не получилось. Колхозник лет сорока, что-то буркнул мне в ответ и отвернулся. Женщина с внешностью начальника сделала такое неприступное лицо, что я и сам передумал к ней обращаться. Еще у одного мужчины я спросил про местный музей. Он ответил, что это к Лене подходить надо. А на вопрос, кто такая Лена и где ее искать, я ответа не получил.

Все это очень странно и достаточно интересно. Почему они не вступают в контакт? Может быть, потому, что они молокане, сектанты, бежавшие из России еще при Екатерине? А может, настороженность – это национальная черта всех русских, проживающих на селе? «Понаехали всякие, лезут тут, спрашивают что-то». Я подобную настороженность встречал в русских селах.

В общем, загадка. Но у нас совершенно нет времени ее разгадывать: пора назад.

И снова Дагестан

С друзьями я расстался в Махачкале, и обратно добирался на автобусах.

Путь домой начинался от центрального автовокзала — того самого, что у памятника Русской учительнице.

Центральный — это только название. А так — асфальтовая площадка, обнесенная железными прутьями. Расписания нет и в помине, просто подходишь к водителям и интересуешься, куда они собираются ехать. Вместо ответа, меня встречают вопросом:

— А вам куда надо?

— В Севастополь.

— Подожди, брат. Сейчас телефон Ахмеда дам. Он в Крым едет.

Дозваниваюсь до Ахмеда. В Крым он не едет, зато едет в Одессу. Уговаривает ехать с ним через пару дней. Удивляется, что я отказываюсь.

— Почему не хочешь? Это тоже на Черном море.

Я благодарю за помощь и отправляюсь искать диспетчера. Окошко с надписью «Диспетчер» есть, а самого диспетчера нет. Где диспетчер? Нет его. А где? В Ставрополь уехал. Вместо него — какая-то женщина, которая всем предлагает телефон Ахмеда. Который должен ехать в Крым, но едет в Одессу.

— Куда хочешь? — опять звучит вопрос.

— В Севастополь.

— Водителя видишь вон там? Курит такой! Подойди к нему. Он до Пятигорска едет. Оттуда прямой рейс до Севастополя.

Через час я уже трясся в старом раздолбанном Мерседесе с ревущим дизельным мотором в хвосте и запахом выхлопной трубы в салоне.

Про автобус и ночную поездку до Пятигорска надо рассказывать отдельно.

Наш автобус был типично дагестанский. Я таких больше нигде не видел. В задней половине автобуса были сняты все сидения. Вместо них на полу лежали сложные один на другой узкие спортивные маты. Я сначала подумал, кто-то спортивный инвентарь перевозит. И только, когда наступила ночь, и пассажиры стали растягивать маты по салону и укладываться на них, я понял, что это не спортивный инвентарь. Это спальные места.

Мы ехали всю ночь. Водителю постоянно звонили какие-то знакомые, и он их подбирал в темных ночных аулах. Иногда их приходилось ждать по полчаса и больше. Но никто не возмущался: ехать надо всем. 

Глубокой ночью автобус остановился на маленькой промежуточной станции. Пассажиры, человек семь, обулись, надели шапочки, женщины перевязали платки и куда-то направились.

— Куда они? В столовую? — спрашиваю у соседа, подсевшего ночью.

— Утренний намаз.

И только потом я понял, что большой светлое помещение с надписями «М» и «Ж» возле автовокзала — это вовсе не туалет класса «люкс», а комната для намаза, разделенная на две половины — для мужчин и женщин.

Мой вопрос про столовую был истолкован соседом буквально. Он достал из сумки бутерброд и протянул мне:

— Кушай! Тут нет столовой.

Я из вежливости попробовал было отказаться, но рука с бутербродом продолжала настойчиво висеть в воздухе, и не взять угощение было уже просто неприлично.

Несколько раз за ночь мы проходили какие-то немыслимые блокпосты, на которых у нас отбирали для проверки документы и просвечивали багаж, и мы гуськом стояли на холоде, ожидая, когда нам вернут документы обратно. Документы собирал, а потом раздавал водитель автобуса.

Все это чертовски унизительно и страшно неудобно, но силе ничего не противопоставишь. Везде спецназ с автоматами. Ищут пятьсот бандитов, лазающих по горам.

Дагестанский народ мне жалко. Чтобы выбраться из Дагестана на Большую Землю, надо пройти целый ряд унижений и дорожных мучений. Но выхода у них нет: надо везти товар в российские города, надо как-то кормить свои семьи.

В Пятигорск мы приехали под утро. Встали возле какого-то большого рынка, на котором вяло копошились челночники. Водитель автобуса, молодой дагестанец, сделал объявление:

— Кому на пересадку, можете досыпать в автобусе. Вокзала тут нет, ждать негде. Я дизель глушить не буду. Обратно уезжаем в два.

Половина автобуса остались досыпать.

Когда я проснулся, то увидел, что на улице светло, а в автобусе из пассажиров остался я один. Водитель спал на мате в конце салона, укрывшись курткой.

Я потихоньку выбрался из автобуса, и направился на пересадку к центральному автовокзалу Пятигорска, с благодарностью думая о дагестанском водителе, о соседе из ночного аула и обо всем народе из автобуса, с которым я стойко разделил невзгоды ночного переезда.

Есть в дагестанцах какая-то внутренняя теплота и простота, которая, невзирая на все бытовые неудобства, заставляет чувствовать себя рядом с ними почти своим, не одиноким в этом пустом и неуютном мире странствий.

За два последних года я побывал на Кавказе три раза, фактически полностью его объехав. Кавказ очень разный: контрастный, интригующий, мозаичный. Иногда непредсказуемый. Но всегда очень притягательный. Холодная Россия о Кавказ греется. А горячему Кавказу нужны наши огромные пространства для сброса лишнего пара, чтоб не закипать там у себя от переизбытка энергии. Столкновения между нашими мирами неизбежны. Но и взаимное притяжение тоже. Все как в семье: вечером драка — ночью бурные объятия. А утром опять на работу.