— Чем вам запомнился язык 90-х, какие процессы в языке тогда происходили?
— Самая характерная черта языка 90-х — смешение стилей. Советский язык был жестко кодифицирован (определенные стили предназначались для разных ситуаций общения: публицистический стиль, разговорный и научный почти не пересекались) еще с 20-х годов, когда новая страна стояла перед необходимостью создать общий язык для разных пластов населения. Где-то к 1956 году русский язык уже был сложившимся, закостеневшим, и начало накапливаться некое напряжение, которое для языковых перемен сыграло не меньшую роль, чем перестройка.
— Что случилось в языке, например, прессы после того, как СССР перестал существовать?
— Во-первых, возможность публичного высказывания обрели те, кто раньше такой возможности не имели, то есть разговорный язык вошел в речь газет. Во-вторых, сухой кодифицированный советский язык резко переменился на свою противоположность. С ним случилось примерно то же, что и с нашим бытом: долгие годы у нас почти ничего не было, и вдруг что-то появилось. Подобно тому, как мы стали по возможности скупать вещи, одежду, посуду, мебель и так далее, мы потащили в язык все яркое, красивое, броское — все, что помогало нашей эмоциональности, экспрессивности.
Для меня символ той стилистической мешанины — название газеты «Коммерсантъ-Daily», выглядевшее совершенно невероятно. Кроме того, в язык вошло огромное количество заимствованных слов. Это было связано как с тем, что в нашей жизни возникло много предметов и явлений, не имеющих названия (капучино, офис, риелтор, франшиза), так и с формированием речи определенной социальной группы, где знание английского было необходимым.
— Что нового принес язык телевидения и радио?
— Телевидение дало нам возможность не только познакомиться с новыми словами, но и ввело в оборот калькированные выражения и интонации. Например, «оставайтесь с нами», «уходим на рекламу», «рекламная пауза», обращения друг к другу ведущего в студии и вне ее с восходящими интонациями: «Анна?» — «Дмитрий?»
Другой нюанс телевизионного влияния в том, что устная речь вошла в прямой эфир. Если раньше программы шли преимущественно в записи (а в тех, что транслировались напрямую, ведущие читали заранее заготовленный текст), теперь с экранов зазвучала речь неподготовленная, неотредактированная, такая же, как на кухне, в метро, курилке. Особенно это касалось, конечно, радио, где каждая станция будто специально искала ведущих с неформальной речью.
Помимо того, что одна из главных задач 90-х состояла в том, чтобы отличаться от других, СМИ тех лет познакомились с таким явлением, как конкуренция. Поэтому программы боролись за зрителя и старались выделиться любыми средствами, в том числе языковыми.
Например, было очень трудно оторваться от программы Александра Невзорова «600 секунд» — он очень живым и образным языком описывал свои жутковатые сюжеты, тогда еще необычные для отечественного телевидения. Кстати, тогда же в языке возникают слова «чернуха», «бытовуха», «расчлененка», подчеркивающие некоторую приземленность, привычность происходящего. До 90-х это было характерно только для языка милиционеров, то есть сугубо профессиональное стало повсеместным.
— Откуда еще в язык приходили новые слова?
— У новых слов есть два источника. Внешний поток — из других языков, и внутренний — слова, которые уже были в нашем языке, но использовались закрытыми социальными группами: уголовной, армейской, молодежной и т.д. Когда говорят о языке 90-х, вспоминают в первую очередь блатные слова («кинуть», «наехать», «крыша», «бабки», «рэкет» и т.п.). Благодаря появлению в прессе и речи политиков ими внезапно стали пользоваться все.
Кстати, интересное наблюдение: образованные люди использовали эти слова (например, «кинул») в рамках языковой игры и тем самым легитимизировали их. По себе знаю, что если два раза сказать «на районе» в шутку, в третий раз это получится автоматически. Вообще, языковая игра была важным элементом языка 90-х. Новые явления жизни осмысливались в ироничном ключе, словами, которых сейчас уже нет в обиходе: «катастройка», «гайдарономика», «прихватизация».
— Эти слова можно назвать ключевыми словами эпохи?
— Наверное, ключевые — это все-таки «приватизация» и «ваучер». Но на этот вопрос, скорее всего, будут разные ответы в зависимости от того, кого вы спросите. Все пережили 90-е по-разному, для кого-то ключевым стало слово «наезд», для кого-то — «челнок». Для меня, наверное, в силу возраста, главное слово того времени — вернувшийся в язык «лицей».
— Разве слова «ваучер» до 90-х в языке не было?
— Оно было, но имело другое значение. Оно, как и «лицей», иллюстрировало еще один важный процесс: до 90-х в языке существовала масса слов, которые не имели отношения или к нашей стране, или к нашему времени. «Дума», «коммерсант», «либерал», «парламент», «казаки», «станица» — это все было либо из области теории, либо из области истории. Такие слова, как «биржа», «бомонд» тоже не относились к нашей жизни, и вдруг они пришли к нам.
Далеко не все прижились — некоторые, как ни старались, так и не вошли в повседневную речь, например, «сударь» и «сударыня». В 90-е мы утратили слово «товарищ», но не нашли ему адекватной замены. Всех раздражали обращения «женщина» и «мужчина», но при слове «сударь» человек вообще вздрагивал. То же и с «господином» — некоторых такое обращение просто оскорбляло.
Еще в 90-е вернулась лексика, связанная с благотворительностью, вошла в обиход религиозная лексика — названия молитв, праздников, частей облачения, обрядов, храмов стали употребляться и в повседневной речи, и в языке СМИ.
— Что, помимо языка газет и телевидения, распространяло новые языковые процессы?
—Развитие книгоиздания и упадок качества книжной продукции. Некачественная редактура повлекла за собой расшатывание грамматических, пунктуационных, фразеологических норм. В 90-е перестали стесняться неграмотности.
— Как повлияло на современный язык общее снижение уровня языковой культуры в 90-е?
— Есть такое понятие как языковой вкус, который формируется на базе прочитанных книг, за счет общения с культурными носителями языка, с помощью телепрограмм. В 90-е выросло поколение детей, о котором говорили «потерянное». Есть в этом определенная доля истины — в том числе и с точки зрения формирования их речевой культуры.
Традиционно «потерянность» объясняют тем, что родителям было не до детей, потому что они занимались выживанием, но проблемы с формированием языкового вкуса я бы объяснила этим не имевшим аналогов смешением стилей, потоком новой лексики, приходом устной речи в средства массовой информации.
Нынешнюю языковую среду во многом формируют те, кто вырос в 90-х, и в том, что происходит в ней сейчас, мне кажется, виноват именно их несформировавшийся языковой вкус. Иначе мне трудно объяснить, почему сегодня так часто и много и в самых разных коммуникативных ситуациях используются слова вроде «вкусняшка», «рестик», «девчуля», «шикардос», «лавэ». Конечно, вкус — штука субъективная, однако есть же понятие «безвкусно одеться», когда каждый примерно понимает, о чем идет речь. Точно так же, по-моему, можно безвкусно говорить.
— А «блин» родом из 90-х?
— Это слово появилось как эвфемизм в молодежном жаргоне, в 90-е вошло в речь и стало часто использоваться. Многих оно раздражало больше, чем матерный эквивалент, который заменяло. Эвфемизмы были и раньше, например, в фильме «Любовь и голуби» главный герой все время повторяет «ёшкин кот». Это тоже эвфемизм, как и, к примеру, «японский городовой», но, конечно, с популярностью «блина» ничто не сравнится.
— Что интересного происходило в то время в языке политиков?
— У каждого из наших руководителей была какая-то речевая особенность, вошедшая в анекдоты: если сказать «архиважно», «нáчать», «кузькина мать», произнести что-то с грузинским акцентом или с причмокиванием, сразу понятно, о ком идет речь. В 90-е у Бориса Ельцина были «понимаешь», «загогулина», «шта». То есть его язык имел индивидуальные особенности, но в целом Ельцин сохранил речь секретаря Свердловского обкома, разве что менее формализованную, чем у его предшественников.
А вот язык Владимира Путина гораздо интереснее. Во-первых, Путин возглавил страну в более молодом возрасте, чем его предшественники, во-вторых, он первый, кто вышел не из партийной «кузницы», и, в-третьих, он умеет грамотно, хорошо и профессионально говорить, умело пользуясь риторическими приемами.
Один из них, самый известный, — это сознательное снижение, когда посреди стилистически нейтрального текста вдруг возникает знаменитое «мочить в сортире», «жевать сопли» и прочее. Поэтому, на мой взгляд, главное речевое отличие Владимира Путина от его предшественников состоит в том, что он явно сознательно делает все эти вставки, а советские руководители говорили как могли.
В политике, как и в обществе, язык либерализировался, демократизировался, в парламенте зазвучала разговорная речь. В 90-е во власть пришли люди с криминальным бэкграундом, пришел Виктор Черномырдин, который, хотя и не сформировал какого-то направления в политической речи, след оставил очень яркий. Его «черномырдинки» («хотели как лучше, а получилось как всегда», «никогда такого не было, и вот опять») вошли в народную речь и в сборники анекдотов.
— А кто сформировал направление в политической речи?
— Однозначно — Путин. Копировать речь Черномырдина было невозможно — с таким талантом, по-моему, надо родиться, у него это были импровизации. А у Путина его знаменитые стилистические снижения были явно домашними сознательно используемыми заготовками, и его начали копировать.
Верхушка всегда старалась подражать своему лидеру: манере одеваться, походке, языку — чиновники говорили «значить» при Хрущеве, «комунизьм» при Брежневе, «нáчать» и «при́нять» при Горбачеве.
Удивительно другое: Дмитрий Медведев тоже попытался использовать прием внезапного снижения стиля, который у Путина выглядит достаточно органично, и сказал «хватит кошмарить бизнес», но у него это не сработало, выглядело неестественно.
Еще в речевом плане очень яркий, конечно, Владимир Жириновский. Его реплики («Мы будем мыть сапоги в Индийском океане», «Однозначно!», «Подонки!») до сих пор помнят.
— Обидные названия народностей («хачи», «чурки», «лабусы» и тому подобное) возникли в 90-е после отделения союзных республик или были распространены и раньше?
— Скорее всего, они вошли в язык из армейского и уголовного жаргона, где принадлежность к определенной национальности всегда играла особую роль. В армии узбеков называли «урюками», дагестанцев — «дагами», и так далее. Во-первых, это связано с тем, что в армии все всегда знают, кто какой национальности, а в обычной жизни мало кто может отличить дагестанца от ингуша. Во-вторых, в таких замкнутых сообществах группы часто образуются именно по принципу землячества.
Но что действительно дали 90-е — это выражение «лица кавказской национальности». Оно было заимствовано газетами в конце 80-х из языка милицейских протоколов, а в языке сотрудников МВД, в свою очередь, появилось в 80-е годы в связи с ростом преступлений, совершенных этническими группировками.
Ранее, еще в 20-е годы ХХ века, в протоколах можно было встретить «лиц еврейской национальности» (что, безусловно, правильнее, потому что еврейская национальность в отличие от кавказской существует), и новое выражение возникло на этой основе.
— Что еще тогда пришло в язык из армейского жаргона? «Упал-отжался»?
— Выражение «упал-отжался» традиционно приписывалось Александру Лебедю, но на самом деле это была импровизация актера Сергея Безрукова, озвучивавшего куклу Лебедя в передаче «Куклы». Я уточняла у Виктора Шендеровича, не было ли этой фразы в его изначальном сценарии, но он указал на однозначное авторство Безрукова. Как вы помните, эта фраза стала знаменитой, генерал Лебедь даже взял ее на вооружение перед выборами.
— «Мир кожи и меха», «мир плитки», «вселенная сантехники» — эти и похожие конструкции принадлежат именно 90-м?
— Да, мы тогда в ускоренном режиме осваивали основы малого бизнеса, и это были, безусловно, попытки выделить себя из однородной среды, указать на свою уникальность и конкурентные преимущества. Интересно, что глобализация тогда в большей степени касалась смысла слов.
Возьмем «элитный» и «эксклюзивный», вошедшие в рекламный язык того времени: раньше эксклюзивным могло быть интервью в газете, а элитными — быки-осеменители. В 90-е эксклюзивными и элитными стали окна, унитазы, пиджаки и так далее. Для обозначения превосходных качеств товара использовались все возможные способы.
Реклама, безусловно, сделала многое для расшатывания языковых традиций. Когда в рекламе один и тот же прием повторяется без конца, он замыливается и перестает работать, надо идти дальше, в том числе и в преодолении языковых табу, надо «цеплять», шокировать, чтобы о тебе говорили.
В начале двухтысячных распространилась реклама, вызвавшая бурное возмущение: «реально издатый журнал» или «Евросеть, евросеть, цены просто ох…», а также всевозможные «сникерсни». Но это взаимозависимый процесс. Реклама, день и ночь звучавшая с экранов и висевшая на улицах, влияла на наше речевое поведение, но и такой язык рекламы был бы невозможен без всех тех процессов, происходивших в языке в 90-е годы, о которых мы говорили.
К сожалению, я часто с трудом вспоминаю любимые строчки из Пушкина, Цветаевой, Шпаликова, но я до сих пор помню серию рекламных лозунгов 90-х: «я не халявщик, я партнер», «куплю жене сапоги», «не простая, а очень простая», «сделай паузу — скушай твикс», «до первой звезды нельзя, ждем-с», «жизнь хороша, когда пьешь не спеша». Они часто цитировались в самых разных ситуациях, заняв в этом равную позицию с книгами и фильмами. Раньше, до 90-х, такого материала просто не было. И самыми активными переносчиками этой заразы выступали дети, наизусть знавшие всю телевизионную рекламу.
— Всякие «телки», «телочки», то есть уничижительные обращения к женщинам, тоже родом из 90-х?
— Пренебрежительное отношение к женщинам всегда было принято в определенных группах. Например, у хиппи, где взаимоотношения между мужчинами и женщинами были подчеркнуто упрощенными, женщин называли «мочалками». «Телки» пришли, скорее всего, из уголовного мира (хотя некоторые словари отмечают это слово как молодежный сленг), где к женщинам тоже было принято относиться достаточно утилитарно.
Слово «чикса» («шикса») — из блатного жаргона, а популяризировала его в языке группа «Мальчишник»: «Мы познакомились с чиксой, она была хороша». Многих раздражало не только то, что возникло много новой лексики, но и то, что ты поневоле начинаешь ее понимать, как бы принимаешь в своей язык.
—«Мальчишник» вы уже вспомнили, а что еще пришло в язык из популярных песен того времени?
— В то время запели на разговорном языке, что было совершенно невозможно для советской эстрады. В песнях была языковая игра и подчеркнутое пренебрежение нормами, взять хотя бы хрестоматийные «два кусочека колбаски». Они цитировались, использовались в заголовках, в речи. Если послушать песни групп «Комбинация», «Кар-мен», «Любэ», то можно заметить, что в них есть сразу все: внутренние и внешние заимствования, смешение языковых пластов.
— Что типично советское утратилось в 90-е?
— Ушла лексика, связанная с политикой и бытом. Ушли «авоська», актуальные в пору дефицита глаголы «выбросили», «достать», почти ушли «комиссионки». Сейчас часто говорят о порче языка в 90-е годы, но ведь многие слова, которые уже были, просто вылезли наружу, перестали быть принадлежностью узких социальных групп.
Были группы — те же хиппи или фарцовщики, через слово вставлявшие англицизмы. Например, в замечательном романе «Ниоткуда с любовью» Дмитрия Савицкого, написанном в 70-е годы, автор цитирует язык фарцовщиков: «Чувак, как у вас шузы шайнуют! Класс, чувак, формидабль! Уступите? Промежду-апропо: есть вайтовые трузера в блэковую страйповочку». Язык фарцовщиков тоже частично вошел в речь в 90-е годы.
Но многие слова 90-х тоже отжили свое и сегодня уже не употребляются. Например, совсем умер «комок», крайне редко используются «челнок» и «труба» в значении «телефон» (хотя в Петербурге можно услышать «трубка»), реже упоминают «крышу». Или ушли сами явления, или эти слова были по каким-то языковым причинам вытеснены другими.
— В целом как можно охарактеризовать то, что происходило с языком в 90-е?
— В значительной степени это было время языкового хаоса. Произошел взрыв в обществе, отразившийся в языке, и после него полетели во все стороны обломки. Эпоха 90-х характеризуется наслоением событий, которые никак не успевали осмысляться. Кроме того, в нашу жизнь вошло много новых явлений и предметов: компьютеры, интернет, предвыборная борьба, реклама. Все это смешалось, и получился настоящий языковой компот.
В лингвистике всегда есть консерваторы и те, кто относительно спокойно относится к подобным переменам. Мне близка позиция Максима Кронгауза, который ничего не имеет против языковой свободы, но выступает против языкового хаоса. С одной стороны, лингвист — ученый, отстраненно наблюдающий за происходящим, с другой стороны, он живет в этой языковой среде и обладает определенным языковым вкусом. К счастью, именно лингвисты понимают, что многие новые слова язык переварит и выплюнет, поэтому сильного раздражения не испытывают.
