О задаче проекта
— Задача проекта «Русский палимпсест», над которым я работаю уже пять лет, — создать каталог архетипов, из которых состоит наша городская среда, - рассказал Максим изданию Tha Village. — Именно городская. Я не снимал в деревнях специально, а только в городах и пригородах, исходя из социологического факта, что больше 70 % населения России — это городские жители. Получился своего рода каталог, из чего состоит городская среда. А состоит она из самых обычных видов и построек. Железная дорога и всё, что с ней связано: какая-то станция, пешеходный мост. Супермаркет, магазин, ларёк. Поликлиника. Общага. Жилые дома разного времени: новые, старые, перестроенные. Конторы, офисные здания. Супермаркеты и гипермаркеты там, где они успели появиться. Какие-то рынки, будь они стационарными или стихийными. Шоссе, улицы. Железнодорожные переезды. Промышленные здания, заброшенные или работающие.
О географии проекта
Я хотел набрать определённый географический охват. Это всё-таки документальный проект (хотя одновременно концептуальный), так что в нём в первую очередь важна сама реальность. Поэтому принцип был таким: с одной стороны, я приезжал в какой-то город и снимал там не условные достопримечательности, а, наоборот, то, что можно встретить в любом другом городе. А с другой стороны, эти фотографии всё равно подписаны точными местом и датой съёмки, вплоть до географических координат этого места. Мне важно было продемонстрировать, что постсоветское пространство, независимо от политических и административных границ, выглядит примерно так. Я снимал не только в России, но и на Украине, в Казахстане, в Таджикистане и ещё в Монголии, которая никогда не входила в СССР, но при этом её ландшафт выглядит совершенно неотличимо от подобных регионов России. При этом я не включал Прибалтику, которая была в СССР, но при этом её ландшафт, конечно, сильно отличается от советского. Любой житель постсоветского пространства должен был найти в каталоге знакомые объекты — и принять их за своё. Люди, которые смотрели на эти картины на выставках, делали предположение, где это снято, потому что это всё очень знакомо, очень похоже. Мы все выросли среди этого, но редко обращали внимание.
Об отсутствии людей на фотографиях
Я не снимал людей по двум причинам. Одна — чисто техническая. С людьми сложнее построить композицию кадра. Проще дождаться, пока они все выйдут из кадра. Вторая причина — в том, что человек в нашей среде не играет никакой роли. Он не является ни субъектом, ни автором этой среды. Автором является власть. Даже не государство, а именно власть — а человек в этой среде выполняет роль фигурки, которую поставили на макет. Одной из ментальных задач этого проекта как раз и была попытка отвоевать право смотреть на этот ландшафт со своей частной колокольни. Советская культура не предполагала ничего частного вообще, и в том числе частного взгляда — даже чисто символически. Можно привести такой пример: почти не было точек, где можно было снимать сверху. До последнего времени нельзя было снимать даже на мостах, а кое-где до сих пор запрещено. Это законодательный запрет, который действует с советских времён. Когда я был в Красноярске, я снимал мост через Енисей. Случился скандал с охраной моста, которая грозилась вызвать наряд полиции, потому что мост якобы снимать запрещено. Все эти запреты хоть и вводились в полубессознательном состоянии, но имеют далекоидущий смысл.
О возвращении права на взгляд
Отсутствие права на взгляд вросло в коллективное сознание. А кто укажет людям на то, что свой взгляд вообще возможно иметь? Важно, чтобы появлялись такие проекты, как «Русский палимпсест». Их сейчас становится всё больше и больше, но все они существуют в очень узких рамках художественного или фотографического сообществ. Если бы они бытовали шире, то постепенно изменились бы и представления о пространстве. Но на самом деле они меняются — важно понимать, что у большинства людей сейчас есть фотокамеры. Восприятие изменяет и наличие, например, «Яндекс-панорам», где ты можешь ткнуть любую улицу почти любых городов и посмотреть, как она выглядит. Другое дело, что должно быть осмыслено желание узнать свой город. Это тоже большая проблема, потому что мы отчуждены от собственной территории, она не наша.
О романтизации спальных районов
Эстетика спальных районов становится модной как на Западе, так и в России, но разница между взглядами с разных сторон колоссальная. Западный человек и даже западный фотограф, который приезжает, интересуясь постсоветским пространством, всё равно не может избавиться от определённого представления о России, которое сформировала его культура. А за рубежом представление крайне фрагментарное — и это не их вина, а наша проблема, потому что мы не создавали для них ничего, кроме определённого набора образов. Поэтому взгляд Запада на Россию до сих пор экзотизирующий: Россия для Запада — примерно как Китай. У нас тоже есть определённое восприятие Китая, но мы ни черта про эту страну не знаем, даже если мы там были, мы ничего не понимаем — до нас доносятся какие-то обрывки, и всё. Такова же для людей с Запада наша жизнь — она во многих аспектах для них совершенно дикая и непонятная. А спальные районы, видимо, очень хорошо укладываются в их представление, потому что это одна из визитных карточек нашего пространства: гигантская территория, застроенная с виду стандартными домами, в которых люди живут как в казармах.
С нашей стороны мода немножко другая. Я выскажу свой домысел, но когда ты находишься на периферии города, то неосознанно, а может, и осознанно, оказываешься на территории свободы. Там, где ничего не сформировано, нет никакой идентичности. Ты можешь фантазировать как угодно, тебя ничто не сдерживает, никакие транспортные потоки, наличие госучреждений.
О роли фотографии
Я вдохновлялся американскими фотографами, в частности Стивеном Шором, который снимал свой самый известный проект Uncommon Places в 1970-х годах в США. Он просто зафиксировал ландшафт Америки, его архетипические элементы именно той эпохи. Мне кажется, моя задача была примерно такой же. Мало того, что я вдохновился Шором, я разобрал весь его метод, причём очень простым образом — я стал искать места, которые он сфотографировал, в Google Street View. Большую часть нашёл. Где-то что-то изменилось, кое-где — не изменилось совсем. Я задумался, что является определяющими архетипами нашего ландшафта, и после этого начал осмысленно работать над проектом.
Меня недавно привлекла идея, что фотография сама по себе ничего не представляет. Это ноль-объект, пустое место. Но она сразу отсылает к чему-то, о чём интересно поговорить. Если мы обладаем неким культурным бэкграундом и знаем, что происходило там, где сделали фотографию, то она — повод для обсуждения. Ландшафтная тема неисчерпаема, потому что это фон, на котором происходит всё.
