«Его хотели тихо зарыть в уголке»

Он сорвался с крыши дома на Николая Музыки 78, 25 июля. Свидетели рассказали, что парень участвовал в капремонте крыши, пилил ветку, которая мешала установке дождевого желоба по краю карниза, потерял равновесие и упал с высоты пятого этажа на асфальт.

К моменту приезда скорой парень был жив. Его увезли в первую горбольницу в отделение хирургии, где он в последствии скончался.

Журналистам о происшествии сообщили общественники. «Примечания» пытались выяснить хоть какую-то информацию о погибшем, но свидетели ничего не знали, а Следком, МВД, трудовая инспекция, Фонд содействия капремонту отказывались называть имя и комментировать — был ли он трудоустроен официально.

Через социальные сети «Примечания» вышли на родственников Руслана. Оказалось, они даже не знали о происшествии, хотя все это время у следователей был мобильный телефон погибшего парня.

Мать Руслана приехала хоронить сына из Киева — в украинскую столицу она была вынуждена перебраться из-за войны в родном Донецке. С момента похорон прошло уже больше месяца, но домой женщина не возвращается. Она пытается добиться возбуждения уголовного дела по факту смерти Руслана. Но севастопольские полицейские и следователь безразличны к ее беде.

«Примечания» встретились с матерью Руслана. «Я это так не оставлю, я дойду до Москвы», — были ее первые слова. Когда она говорила о правоохранителях, тон ее был агрессивен, а взгляд решителен. Но как только женщина вспоминала о сыне, она начинала выть.

Мы приводим монолог Любови Никитичны без комментариев.

31 июля я приехала в Севастополь и пришла к следователю Иващенко, который вел расследование гибели моего сына. Именно этот следователь прибыл на место происшествия, когда Руслан упал.

Но сообщать родственникам он не стал. Если бы журналисты «Примечаний» не провели расследование, неизвестно через какое время я узнала бы о гибели своего сына. Моего сына положили бы в мешок и бросили бы в общую яму как неопознанный труп.

Иващенко по моей просьбе подробно рассказал о последних минутах жизни моего сына.

Он первый прибыл на место падения, Руслан находился на асфальте, скорая помощь еще не приехала. Мой сын пришел в себя и ответил Иващенко на вопросы – назвал дату рождения, фамилию, имя, отчество и потерял сознание. В больнице на операционном столе он скончался.

Когда он говорил о падении с пятого этажа, хозяйка квартиры, в которой он жил — она присутствовала при моем разговоре со следователем, – сказала: вот почему не отвечал телефон Руслана в течение всех последующих дней – он разбился при падении. На что Иващенко мгновенно отреагировал: телефон целый и невредимый.

Когда мне возвращали здесь же в кабинете вещи моего сына и ключи от съемной квартиры, телефона не было.

На вопрос «а где же телефон» Иващенко ответил, что его нет, и что через пару дней он мне его вернет, а где телефон – это тайна следствия.

Потом я перезвонила Иващенко, и возмутилась, что мне не вернули вещь, которая дорога мне как память, вещь, которую держали пальчики моего сына.

Я предъявила ему претензию, на что он заявил, что телефон якобы украден и возмущенно сказал: «Если так хотите, идите подавайте заявление в полицию о краже». Что я и сделала после похорон сына 5 августа.

5 сентября через месяц после подачи заявления о краже телефона в МВД  я пошла выяснять — есть ли какие-то итоги.

В управлении МВД по Ленинскому району мне сказали, что в возбуждении уголовного дела отказано. Сказал не следователь и не полицейский. Сначала дежурный направлял меня из кабинета в кабинет. После того, как я обошла полздания, одна из работниц отделения посмотрела ход дела по базе и сообщила об отказе в возбуждении дела.

Сообщать подробности она отказалась—отправила к полицейскому Шитову, который вел дело. Самого Шитова в здании не было – та же девушка объяснила, что он «на каком-то избирательном участке», а на каком — она не знает.

Весь этот разговор происходил в таком тоне: «Отвали, чего пристала?»

Позже начальник отдела МВД по Ленинскому району Дмитрий Твердохлебов сказал мне, что официальный ответ об отказе в возбуждении уголовного дела отправили по месту моей прописки — в Донецк, где я не проживаю. Сотрудник МВД молча списал мой адрес, не посчитал нужным задать мне вопрос, где я живу на самом деле. А у меня была при себе справка переселенца.

Я не понимаю, почему нельзя мне показать этот ответ лично, вот же я — стою, почему? Твердохлебов сначала сказал подойти на следующий день, а на следующий день сказал, что я должна написать заявление в Следком, чтобы мне выдали документ с описанием места происшествия. И если там будет написано, что телефон при сыне был, полиция начнет расследование.

Почему они сами не могут написать это заявление? Вы же расследуете — ну так расследуйте! Почему меня гоняют месяц по кабинетам, кормят завтраками, не дают вообще никаких документов и не говорят ничего. На все один ответ: тайна следсвия. Это что за жестокость такая? Почему они со мной так поступают?

Мне жизни теперь нет. Нет сил к жизни. Нет моего ребенка. И не сообщить маме, что погиб сын, заныкать телефон. Я хочу видеть человечность. Ее нет.

Заявление о краже я писала под диктовку сотрудника МВД Дорогайцева. Ему я назвала фамилию следователя Иващенко. Он сразу начал ему звонить, согласовывать что-то по тексту моего заявления. Номер Иващенко я ему сама дала. Когда звонил, он выходил из помещения: 10-15 раз отходил.

Я думаю, Иващенко может быть причастен к пропаже телефона и его поиском на самом деле никто не занимался.

8 сентября я снова пошла в Следком. Иващенко ушел в отпуск. Я попала к следователю Савельеву и поняла, что никакое расследование вообще не велось.

Савельев взял мое заявление сразу же, чего не сделал за месяц до этого Иващенко. Сразу взял данные о круге лиц, тесно общавшихся с сыном в Севастополе – это его девушка, друзья. Все это у меня взяли спустя месяц после разговора с Иващенко.

Моего сына хотели выставить самоубийцей. Они даже не собирались меня искать, мне сообщать. Он так бы и лежал в морге, а потом его похоронили бы как неизвестного в общей могиле.

Этому есть подтверждение. В ЗАГСе мне выдали справку о смерти, в которой написано: «Причина смерти — повреждения вследствии падения с высоты. Намерения неизвестны».

Мне эта формулировка была непонятна. А в похоронном бюро, взглянув на документ, сразу сказали: «Ваш сын совершил суицид. Его не будет отпевать батюшка, и место для захоронения выделим вам где-нибудь на окраинке кладбища, где-то в уголочке».

Чтобы доказать, что сын не самоубийца, мне пришлось просить справку в Следкоме у того самого следователя Иващенко. После этого — через два дня — Руслана удалось нормально похоронить.

Руслан все время звал меня в Крым, он снимал комнату в Балаклаве в трехкомнатной квартире. Я говорила: «сын, ну куда я?» Он нашел двухкомнатную квартиру, хотел снять, забрать меня к себе.

Была война, но мы не думали уезжать из Донецка. Потом пошли снаряды все ближе и ближе к дому, рядом с нами все эти взрывы были. Дочка уехала первая 7 мая 2014-го года, звала нас. Руслан сказал: «Нет, это мой дом, я не уеду».

Он любил Донецк и любил Россию. Говорил: «Мама, папа уезжайте. Я один если что убегу, мне одному будет легче, а с вами нас будет легче убить». Мы уехали в Киев, а он позже в Крым.

В Севастополь к родственникам уехала его девушка. А за ней он. Позвонил: «Мама, я в Крыму». В Донецке уже невозможно было оставаться, не хватало сил. Рассказывал, снаряды в соседей попадали. В доме пятиэтажном на 70 квартир осталось около семи семей.

За год до смерти сына умер мой муж. Мы прожили с ним 50 лет в любви. Я год не могла отойти. Руслан приехал ко мне в Киев , не отходил ни на секунду, успокаивал. Мы с ним планировали прах отца похоронить, чтоб была могилка, но все не получалось.

А теперь они вместе лежат на кладбище на 5-м километре — урну с прахом положили к Руслану в гроб.

Я этого так не оставлю. Если расследования не будет, я свою жизнь положу на то, чтобы добиться кары тем людям, которые сейчас всячески пытаются устаниться от этого дела. Есть круг лиц, которые знали, что он работал там два месяца. Почему следователь их не опрашивал, почему проверка началась только 8 сентября, когда Иващенко ушел в отпуск и делом занялся следователь Савельев? 

Мне не дают никаких документов. Когда я их получу, я сразу напишу заявления в прокуратуру, в ФСБ, в Москву.