— Я хочу еще ребенка, — тихо говорит она мне. — Мы уже три раза пробовали, была замершая…
— Но… — начинаю было я и, опомнившись, глотаю комок возражений, выдавливая один лишь вопрос: — На что вы будете жить?
— Да ничего, как-нибудь. Мы не едим килограммами конфеты, не едим колбасу, но кусок масла у нас есть. Выберемся.
Ее голубые глаза смотрят на меня прямо, не мигая. В ее взгляде — смесь печали и воинственности, но ее поза беззащитна. Она сидит, слегка сгорбившись, на голове — черный платок, что носят в трауре, пальцы ее сцепленных рук как бы ищут опору, непрестанно перебирая друг друга. Мне хочется подвинуться поближе и обнять ее. Но кто я? Так, случайный попутчик — человек, которому она решила все рассказать.
Помедлив, я спрашиваю:
— Зачем? — мне непременно нужно знать, почему она думает, что я должна о ней написать.
— Я очень устала. Наверно мне просто нужно поделиться.
С Эммой мы познакомились случайно в коридоре первой горбольницы. Она работает буфетчицей в отделении нейрохирургии, разносит еду пациентам.
Эта женщина сразу, со старта, рассказала мне все перипетии своей жизни. Жить негде, приходится снимать комнату в коммуналке без отопления, а дрова на зиму купить не на что. Второй муж, отец младшего сына, алименты не платит, официальную зарплату скрывает да еще и угрожает по телефону, что уволится и она вообще ничего не будет получать. Дочь — мать-одиночка, рассталась с парнем прямо перед свадьбой. Сестра отобрала комнаты в общежитии, где Эмма прописана вместе с детьми, а теперь требует выписаться через суд. Нынешний муж — с Донбасса, паспорт никак получить не может. Зарплата в первый год в России была 15 тысяч в месяц, а сейчас едва восемь выходит, а ведь на руках у нее фактически трое детей.
Она говорила об этом как-то буднично, слегка улыбаясь. Не жаловалась, а просто рассказывала, делилась, как с подругой. Я слушала ее и думала: «Это же нищета, днище! Как они вообще умудряются выживать?» Трое взрослых, младенец и школьник, а работает одна Эмма.
Второй раз мы встретились через пару месяцев.
— Как дела, Эмма? — спросила я ее.
— Более или менее. Сужусь с сестрой за комнаты. Дочь на работу устроилась, правда, неофициально. Муж паспорт получил, открыл ИП, работать начал. Жалко, папа мой умер. Он был единственным, кто меня в жизни поддерживал.
Вот откуда траурная повязка, подумала я. Мы присели в тени аллеи у нового корпуса больница. И она начала говорить.
Родилась Эмма в Терновке под Севастополем, в семье тепличницы, работавшей в колхозе «Память Ленина». Отца в семье она не помнит, родители развелись рано, и он переехал к родителям в Передовое. Потом они общались с Эммой, но всегда отдельно от мамы, пока папа не умер.
Здесь же в Терновке Эмма ходила в детский сад, потом в школу. Танцевала в местном ансамбле, где и познакомилась после школы с первым мужем. Красавец-срочник из Львова проходил службу на корабле. Молодых матросов прислали в сельский ансамбль в качестве партнеров в танце для девушек — такая вот «шефская помощь».
Почти сразу Эмма забеременела, поженились, стали жить в общежитии. Эмма работала в колхозном детском саду нянечкой, за это ей и дали комнату. Но семейная жизнь не задалась.
— Почему? — спрашиваю, рассчитывая услышать маргинальную сельскую историю в стиле «пил-бил».
Но Эмма говорит, что муж ее не обижал, просто случилась нелюбовь.
— Пошли конфликты, мы ругались. Он работать не особо хотел. А моя мама всю жизнь ревновала меня к мужьям. Мы часто у мамы бывали, чаю попить заходили, с огорода что-то взять. У мамы с сестрой понятия, что мужчина должен быть под ногой. Вот они и меня, и его пилили, мол, плохой, не работает.
Когда дочери Эммы было пять месяцев, муж ее оставил, уехал к родным во Львов. Это был 1994 год — время, когда остаться одной на руках с ребенком означало полную нищету. Цены росли не по дням, а по часам, зарплату месяцами не платили, копеечного детское пособия ни на что не хватало.
Эмма выживала как могла. Помогал огород и талоны на бесплатное молоко от колхоза. Летом и осенью молодая женщина собирала грибы и ягоды, продавала на трассе.
— Так и ходила за ягодами с годовалым ребенком, — вспоминает она.
— Не жалеешь, что с мужем тогда рассталась? Вдвоем всяко проще.
— Нет, — твердо говорит она. — О чем жалеть? О том, что не любили друг друга?
Дочка Эммы в 2000 году пошла в Терновке в нулевой класс. А в 2001 — в первый, но уже в Севастополе. Из села женщина уехала — с работой там было туго. Да и дочь надо было учить, а это лучше делать в городе. В центре занятости Эмма прошла курсы операторов почты, и устроилась на работу в отделение.
В Севастополе женщина случайно встретилась со своим вторым мужем. Они познакомились еще подростками, гуляли когда-то в городе одной компанией. Сказал, что одинок и никогда не был женат. Соврал, на самом деле расставался в этот момент с девушкой.
Встречались, ходили по улицам, разговаривали, вспоминали прошлое. «Прицеп» мужчину не напугал: почти сразу он позвал Эмму жить к себе вместе с дочерью. У него с отцом была двухкомнатная квартира, а мать давно умерла в родах.
Забеременела Эмма через три месяца после свадьбы.
— Почему не подождали? Не узнали друг друга получше? — спрашиваю я.
— Не было сомнений. Мне тогда было 25 лет. Уже через полгода он позвал меня замуж. Была уверенность в этих отношениях, чего ждать? Сначала жили хорошо, без скандалов. Потом… не знаю, откуда она берется, бытовуха эта.
Зарабатывал муж хорошо, семью обеспечивал. Но был скуп: что-то ему в голову приходило, и он мог месяцами жене денег не давать. Правда, на зарплату Эммы тоже не зарился.
— Зарабатывала я мало, но он зарплату мою не особо считал. Я по дому много делала: обшивала, консервировала, пекла.
Не любил, часто говорил об этом сам. Были моменты, встречался с бывшей. Похоже, ее одну и любил, с сожалением говорит Эмма. Она тоже его не забыла, приходила, стояла под окнами, оставляла послания на стенах, писала законной жене письма.
Эмма терпела, молчала ради семьи. Муж не был с ней ни ласков, ни жесток. Иногда мог унизить во время скандала, обозвать, но рукоприкладства не допускал. Мог выпить, хотя алкоголиком не был.
— Что тебя задевало больше всего?
— Недоверие. Не прописывал меня в свою квартиру, считал, аферистка. Делал мне мелочи назло.
— Например?
— Ходил по квартире в обуви. Я полы помою, а он заходит в ботинках. Из-за этого ссорились.
— Но ведь это и его дом. Разве мужчина не имеет права в своем доме ходить так, как он хочет?
— Не знаю, может и так. Я просила, ругалась, плакала. А он все равно делал. И было видно, что назло, только чтобы мне насолить.
Они протянули в браке 13 лет. Разошлись бы раньше, да отец мужа заболел. Атеросклероз сосудов, потом гангрена, ноги отняли.
— Мы ухаживали. Муж мне говорил: не бросай меня хотя бы в этот момент. Я много раз хотела уйти, но из-за свекра не уходила, — сухо, словно не о себе, говорит она. — С отцом отношения были нормальные. Он то уходил от нас к своей женщине, то возвращался. Потом болезнь эта, беспомощность. Он пил. Не буйный, адекватный, но «в системе».
— Вместе с сыном пил?
— Бывало. Муж иногда с отцом выпьет, поссорится, на мне потом оторвется. У него характер трудный был, судьба тяжелая. В десять лет остался без матери. Во мне маму искал, а не жену. Я пыталась дать ему это, но не получилось. А может он не от меня этого хотел…
— Как ты ушла?
— А вот как свекор умер, так на сороковой день молча и ушла. Сначала в больницу легла по-женски, он тут ходил, пороги обивал. Но я не вернулась, потом вещи забирала.
— Сын с отцом общается?
— Да, у ни нормальные отношения. Бывший с женщиной сейчас живет, они видятся. У меня с ним никаких отношений нет. Я только в суд на алименты подавала — та еще была история…
— Расскажи.
— Он работает на 24-м заводе ЖБИ. Подала в суд, приносит справку — зарплата 3200. Я обратилась на «горячую линию» президента. Мою заявку приняли, кураторы звонили все время, докладывали каждый шаг — это был 2014–2015 год, Крым только стал российским. Вдруг оказалось, что он почти 40 тысяч получает. Несколько месяцев я хорошие алименты получала, а потом опять… Звонит, говорит, если писать будешь, жаловаться, вообще уволюсь, и ты ничего не получишь. Сейчас 3200 получаю в месяц.
После больницы к мужу Эмма так и не вернулась — руины отношений даже не дымились. К тому времени женщина уже познакомилась с третьим мужем.
— Вышла с подругой на день города. Я пела в караоке песню «Зажгите свечи», а он с другом снимал на телефон. Смеялись, обещали выложить в интернет. Я попросила не выкладывать, а подруга оставила им контакты, и они ей это видео потом прислали, — вспоминает Эмма романтическое знакомство.
— Муж бывший как отреагировал? Ты же с ним еще в браке была…
— Мы с ним не жили много лет — так, в одной постели ночевали. Поэтому из больницы я сразу к нынешнему ушла. Мы квартиру вместе сняли. Он сначала думал, оставаться тут или ехать домой в Луганск. Остался, подал на паспорт. Больше года суд шел, без взяток, с апелляциями. Он здесь с 2013 года работал, на момент референдума жил, поэтому на паспорт имел право. Получил, оформил ИП, начал работать.
— Чем занимается?
— Строительство под ключ. Пока дело плохо идет, в ноль работает, только раскручивается.
— Сколько лет ему?
— Он на девять лет меня старше, ему пятьдесят. Все с нуля начинает. В Луганске у него был бизнес, жена, двое детей. Они расстались, он тяжело переживал, решил в Крым уехать, новую жизнь начать.
— Получается, у тебя двое и у него. Заработка стабильного нет, возраст уже немалый… Зачем вам это нужно? Чем-то сильно зацепил?
— Любовью к детям. Я не думала, что мужчины могут так любить.
У «молодых» одна проблема — нет своего жилья. В прошлом году снимали времянку на Корабельной стороне без удобств за 15 тысяч рублей — на нее уходила вся зарплата Эммы, алименты и дочкино пособие на ребенка. Жили на случайные заработки мужа, у которого без документов с работой было совсем плохо.
Потом мама позвала жить к себе в двухэтажный дом в Терновку, оставшийся ей после развода с отцом. Там Эмма и узнала, что комнаты в общежитии, где она была прописана вместе с дочкой с 1998 года и куда потом прописала сына, ей больше не принадлежат.
— Маминого терпения хватило на несколько недель. Пожили чуть-чуть, и начались придирки: то не туда положила, то не там взяла. Света много намотали, воды, — объясняет женщина.
— Я когда ко второму мужу в Севастополь переехала, мои комнаты в общежитии оставила. Сестра попросилась пожить, у нее тогда с мужем в семье неладно было, я разрешила. А потом уже у меня не заладилось, но в общежитие вернуться я не могла — дети в садик и в школу в городе ходили. И только в 2016 году я узнала, что сестра комнаты на себя приватизировала.
— Как так вышло?
— Она без моего ведома прописалась туда в 2001 году, хотя именно я была основным квартиросъемщиком. В первую комнату меня просто так пустили, я не помню, чтобы ордер давали или что-то еще. А когда вторая освободилась, я обратилась к председателю КСП «Память Ленина» Николаю Прокопенко, а он ответил: вторую комнату только через суд. Я пошла в суд, и у меня есть решение от 1998 года о признании права пользования жилым помещением.
— Но прописка — это не право собственности. Как сестра стала владелицей?
— В 2006 году имущество ЧП «Футурум», приемника колхоза, приватизировали. Комнаты отдавали не просто так, а за пай. У сестры пая не было, она в колхозе не работала, но он был у мамы. Мама продала пай сестре, потом наняли одного адвоката на всех, и за две недели суд вынес решение по всем комнатам в общежитии разом. Нас, прописанных, даже не уведомили, а ведь там были зарегистрированы мои несовершеннолетние дети. Есть справка о составе семьи, которая это подтверждает. Как ей это удалось? Они либо скрыли нас в суде, либо просто продали.
— А почему мама продала пай именно сестре, а не тебе?
— Не знаю. Может быть потому, что сестра, как и мама, считает, что мужчины не нужны. Они вдвоем меня пилят.
— За что?
— За то, что у меня есть муж, за то, что я жена ему.
— Мама всю жизнь прожила одна?
— Да. Был у нее какой-то мужчина, но приезжал только, с нами не жил.
— А сестра?
— Она старше меня. Жила в гражданском браке давно, родила, они расстались. Был второй муж, умер в 2013 году. Жили они не очень мирно, квартиру продали, без жилья остались. Тогда-то она ко мне и пришла. У них ребенок родился. Теперь они живут вдвоем с мамой, обе одинокие, несчастливые. На уме одни деньги.
— А где сестра работает?
— В садике.
— Какие там деньги?
— Ну, какие… Зарплату получает, по потере кормильца, комнаты в общежитии сдает. Они там и не жили почти, она всегда их сдавала. С огорода все продают с матерью. Сестра сына похоронила, суицид. Второй сын — две или три судимости за угон и разбой. Все из-за того, что в голове одни деньги.
— Получается, она комнаты в 2006 году приватизировала, а ты десять лет об этом не знала. Как узнала?
— Когда мать нас к себе жить позвала, мы ругаться начали. Я тогда и говорю: давайте мы в мое общежитие съедем, чтобы не мешать. А они мне: оно не твое. А потом нас не только выгнали, но и вещи наши все забрали, вплоть до внучкиной детской коляски. Они знали, что мы съезжать из дома будем, двери заперли и не пустили. Грузчики пять часов под воротами прождали, машины пустые уехали. Пришлось все заново наживать.
— Как? С вашими-то доходами…
— Люди помогли. Кто посуду дал, кто мебель старую, кто одежду, коляску, игрушки для ребенка — все до последней вилки собирали заново. Мы коммуналку сняли без отопления. На зиму дрова нужны, а у нас денег нет. Кинули клич в группах помощи, добрые люди нам дрова дали, на эту зиму хватило.
Сейчас женщина пытается оспорить приватизацию комнат. Сестра, напротив, подала иск с требованием ее выписать. Эмма обратилась в Балаклавский суд с просьбой восстановить сроки апелляции, так как она ничего не знала о приватизации, которая была проведена с явными нарушениями. Суд иск удовлетворил. Но сестра не отступилась, подала частную жалобу, в которой написала: мы одна семья, Эмма «не могла не знать». И городской суд Севастополя встал на ее сторону.
— Сейчас адвокат мой составил кассацию, Следственный комитет направил дело в МВД на расследование. Я надеюсь на положительное решение, отступать мне некуда, — с отчаянием в голосе говорит женщина.
С доходом чуть более 7 тысяч рублей на человека в месяц, снимать комнату в коммуналке за 10 тысяч для семьи — неподъемная ноша. А тут еще расходы на юристов…
— Эмма, а как получилось, что твоя дочь стала матерью-одиночкой? Ранняя беременность?
— Да нет, это у меня ранняя, а ей был 21 год уже, она в колледже училась.
— Случайно вышло?
— Нет, они с мальчиком встречались три года, гуляли, в кино ходили. Он хороший парень. Когда я от второго мужа ушла, она у него в квартире осталась, жила там. Ну и когда его дома не было, у них с парнем близкие отношения начались.
— Как она тебе об беременности сообщила?
— Пришла и говорит: «Мама, сядь».
— Ты как отреагировала?
— А как я могла отреагировать? Тем более они пожениться собирались. Пришли его мама, папа — семья хорошая. Стали к свадьбе готовиться. Платье купили, бар заказали. И тут вдруг она плачет, рыдает в подушку. Я подошла, а она мне: «У него другая». Больше ничего не сказала, да я и не расспрашивала. С парнем тем они так больше и не виделись.
— Получается какой-то повтор судьбы… Твоя мама одинока, сестра тоже, ты осталась без мужа с младенцем на руках. Что это? Воспитание?
— Не знаю, она гордая. Говорит, простить не может. Не жалеет, живет одна с дочкой, на себя ее записала. Может и есть какая-то судьба…
— А как мама относится к твоему нынешнему мужу?
— Не принимает.
— Тебе плохо без родительского благословения?
— Наверное да, хотя я вроде давно взрослая. Страшно, пусто, непонятно. Первый муж был плохой, второй… Второй стал хорошим как только появился третий. Третий опять плохой, не такой.
— Что для тебя главное в жизни?
— Понимание в семье, дети. Когда нет понимания, не хочешь идти домой. Мой второй муж, когда мы жили, мог не прийти домой, а я не могла, у меня дети.
— А с нынешним мужем что вас связывает? На чем держится ваша семья?
— Наверное трудности нас сплотили. К детям моим он относится с уважением, помогает. Обращается за советом, ему важно мое мнение. Своих детей очень любит, не забывает. Раз в три месяца мы отправляем 10 тысяч рублей его маме в Луганск, а она потом передает их бывшей жене. Мы дружно живем, хорошо. Есть надежда, что состаримся вместе.
— Какие планы на будущее?
— У меня есть цель — дать детям питание и образование. Не в плане купить, а в том плане, что они у меня умные, они смогут. Я хочу, чтобы у них была жизнь лучше, чем у меня. Они растут в любви, у них правильные взгляды на жизнь. Не то что у некоторых — на уме одни деньги.
— Дочь будет еще учиться?
— Да, она училась на педагогическом. Хотела стать воспитателем в детском саду. Сейчас в академическом отпуске. У нее последняя сессия осталась. Учиться собирается, а работать нет. Говорит, не готова с детьми — нервы. Лучше в баре с клиентами.
— Ты говорила, она на работу устроилась.
— Да, в кафе администратором. Неофициально пока, потому что ребенку два года, в сад не берут. Сидим с ребенком по очереди: два дня она, два дня я. Платят ей, правда, мало, всего 7 тысяч рублей.
— Может, она найдет себя в другой профессии?
— Она у меня талантливая, но ленивая. Музыкальная, поет, рисует хорошо. Я вот могу связать что-то и продать, сшить, а она себя в этом плане не нашла пока.
— А сын?
— Занимался футболом в ПФК «Севастополь», мечтал о карьере. Но в России с футболом хуже. После перелома руки он в клуб не вернулся. Хочет в вуз, туда, где военная кафедра. Пойдет в 10-й класс.
— А ты?
— А я хочу еще ребенка.
