Ровно пять лет назад, после крымского референдума, я улетала из симферопольского аэропорта, похожего на все провинциальные вокзалы советского времени. Теперь меня встретил прекрасный терминал, сверкающий, как синее море под солнцем. Построенный в рекордные сроки «при России», как здесь говорят. Крымчане гордятся им так, будто сами строили. И упаси боже сказать им, что сокровище пустует и что самолеты туда летают только из Москвы да еще пары российских городов. И что международный терминал предусмотрен вообще неизвестно зачем. Крымчане обижаются и напоминают, что зимой аэропорт и «при Украине» пустовал.
В салоне сотовой связи две продавщицы сходу, перебивая друг друга, попытались слупить с меня 150 рублей «за настройку тарифа». Иначе, уверяли, роуминг очень дорогой. Я позвонила оператору, тот удивился и сказал, что «настраивать тариф» эти милые женщины не могут, все и так включено.
Прямо в аэропорту можно купить билет в какой-нибудь город Крыма. Ехать надо на автобусе, другого транспорта тут нет. От Симферополя до Феодосии 120 километров, местные автобусы преодолевают их за три-три с половиной часа и за 400–500 рублей. Мой автобус на Феодосию был несколько перекошен снаружи, а внутри стеночки были любовно починены фанеркой и подбиты кое-где стареньким домашним ковролином.
Я ехала в Феодосию, чтобы встретиться с удивительным человеком по имени Павел. Называть фамилию он не разрешил, фотографироваться отказался. И так, сказал, каждая собака знает его белую «Ниву», купленную специально для охоты на наркоторговцев. На пыли заднего стекла машины кто-то написал слово hunter (охотник).
— По проходимости она превосходит все внедорожники, — объясняет Павел. — Тысячу рублей каждый вечер в бензобак заправляю.
У Павла есть семья. В рабочее время он занимается бизнесом. По вечерам оставляет свою иномарку, садится в «Ниву» и ездит по пересеченной местности. Он ищет наркоманов, а если повезет, и торговцев наркотиками.
— Сегодня кружочек сделаем: Фабрика игрушек, Пионерское, Виноградное, Орджоникидзе, — говорит он, открывая мне пассажирскую дверь машины. — В Камышах ребята уже сидят.
Павел этого не афиширует, но из телефонного разговора я поняла, что некоторым «ребятам» он платит из собственного кармана. Их волонтерами в прямом смысле не назовешь. Еще несколько человек — такие же подвижники, как он сам. Народа им очень не хватает.
Потому что в Крыму после весны 2014 года появилось, кроме аэропорта, еще кое-что новое: фантастический размах наркомании, поразившей, по оценкам местных активистов, половину, а то и две трети молодежи.
Официальной статистики нет, потому что ловить наркоманов хотя бы для того, чтоб поставить на учет, некому. Но есть признаки, по которым можно судить о масштабе явления.
Фабрика игрушек — так в Феодосии называют микрорайон возле Лысой горы. На горе — красивый сосновый лес. На обочинах дорожки, ведущей к нему, начинаются следы странных раскопок. В лесу они видны на каждом метре. Здесь работали те, кого на наркоманском сленге называют «минерами». Или кладменами. Или закладчиками. Они зарывали «клады». Потом наркоманы «клады» откапывали. Похожие «кротовины» есть везде. Леса, пустыри, набережные, заброшенные постройки и даже просто обочины улиц перерыты так, будто по всему городу трудились кладоискатели. Рядом валяются обрывки цветной изоленты, в нее заворачивают пакетик с дозой. И шприцы.
— Когда заказчик заплатит, ему на смартфон присылают фотографию «клада» и координаты GPS, — кратко объясняет Павел принцип работы. Подробности я пойму позже.
Люди, идущие по лесу, полю, по улице, уставившись в телефон, и есть его цель. Чтобы их проверить, досмотреть, нужен полицейский. Поэтому с Павлом ездит в рейды его друг Гена. Он сотрудник полиции, но тут действует как волонтер. В полиции ему платят не за это. Бензин для своей «Лады» он покупает за свои деньги.
— Я уже знаю места, где у них особое скопление, — продолжает Павел. — Вон там, видите, за озером поселение? Там тоже закладывают. По керченской трассе закладывают на обочине. Да весь город закладывает!
Причиной беды в Крыму считают появление нового препарата, который мы по понятным причинам не называем. В мире он известен с начала 2010-х. Привыкание вызывает со второго раза. «Отход» тяжелейший, последствия чудовищные, наступают очень быстро и, прежде чем убить наркомана, уродуют его. Но себестоимость у зелья низкая, поэтому драгдилеры его особенно полюбили.
Я говорила с людьми, которых из политкорректности надо называть наркопотребителями. Один из них — Толик, он недавно опять завязал и теперь тоже ездит в рейды с Павлом. Он лучше других знает, как в Крыму появился новый наркотик.
— В 2014 году он пришел со стороны «материковой» России, — говорит Толик. — При Украине этого не было, мы тут и не знали раньше о нем. Потом к России Крым присоединился, Донбасс, что-то там еще.
Толик работал арт-директором в ночном баре. Кто-то предложил ему попробовать, он не устоял.
— Я очень сильно, плотно сел, — кивает он. — Тупо дома не появлялся, постоянно где-то пропадал. Все тело трусило и колбасило. Лежал два раза в «дурочке». Первое время тяжело было. Но я поменял круг общения, и стало легче.
Павел подтверждает: препарат действительно пришел и продолжает идти в Крым с российской стороны. Тут его продают втрое дороже, чем на «материковой» части страны.
— К нам его начали провозить военные, их не проверяют, — добавляет Павел. — Мы много военных с ним ловим. Попадались и полицейские, и судебный пристав. Прокурор один был. Мичман — два года человеку до пенсии оставалось. Были две девчонки — 19 и 22 года. Я с отцом старшей общался: говорит, пропала она, я у нее, мол, ребенка забрал и рукой махнул, ничего уже не сделаешь. А самому младшему наркоману, которого мы поймали, было 11 лет.
На Фабрике игрушек нам попался наркопотребитель Коля, он медленно шел к лесу, но без навигатора. «Видишь, депресняк у него, денег, видно, нет на дозу», — шепнул Павел.
— Колян, поговори с журналистом, — крикнул он громко. — О жизни.
— Та шо в этой жизни хорошего? — простонал Колян, отмахнувшись. — Я уже взял с собой сегодня все веревки, которые мне пригодятся.
Как хороший охотник, Павел знает свою «дичь» по повадкам и в лицо. У него переписаны номера машин тех, кто хоть раз попадался на «подъеме» или подозревается в «закладке». Он перенял терминологию своей клиентуры. Мне ее объясняет Толик.
— Видите — здесь совсем немного покопали, — указывает он на обрывок синей изоленты рядом с выдернутым пучком травы. — Это называется «подъем в одно касание». То есть сковырнули и сразу подняли. А там вон очень сильно перерыто: это явно был «ненаход».
«Ненаход» — проблема: заказчик получил все данные, но «клада» на месте не оказалось. Его могли вырыть «чайки» — наркоманы, которые выслеживают «минеров», чтобы взять дозу бесплатно.
— Вон за той лужей место, где у меня на глазах человек пять рылись — и ничего не нашли, — добавляет Павел. — Бывает, что точно узнаешь место, приезжаешь, а там сразу 15–20 человек бродят. Типа за грибами пришли по навигаторам.
Конечно, лучше было бы брать сразу тех, кто закапывает «клады». Но их взять гораздо труднее. Однажды Павел просидел в засаде в лесу двое суток, чтобы поймать одного закладчика.
— Вчера тоже повезло, закладчика взяли, — рассказывает он. — А недавно одного чуть не поймали, так он от нас с горы сиганул. Не знаю даже, не расшибся ли.
Потребителя или закладчика, кого бы ни поймали, волонтеры не имеют права ни досмотреть, ни тем более задержать. Но для этого с ними работает полицейский Гена. Дозы, как правило, у пойманных находят мелкие, на сбыт это не тянет, только на административку — максимум 15 суток, или 5 тысяч штрафа. Пару раз Павлу удавалось сдать полиции людей с дозой, как он уверяет, покрупнее. Потом он узнавал, что их благополучно отпустили. По какой причине — можно только гадать.
Мы уехали с Фабрики дальше по маршруту Павла. В поселке Виноградном они с Толиком долго осматривали остатки разрушенного здания: под камнями, в стенах тоже могут быть закладки. Потом «Нива» снова запрыгала по кочкам и ямам в поле. Пока не горизонте не появился одинокий мужичок. Павел затормозил и пошел к нему, хотя мужик имел вид вполне приличный, а рядом бегала овчарка. Гуляет себе человек с собакой.
— Так ведь «поднимать» приходят и с женами, и с детьми, — объяснил Павел. — Мы как-то стояли на Лысой горе. Видим — мужчина лет сорока, женщина и ребенок. Мы их еще, главное, предупредили: вы в ту сторону не ходите, там наши ребята наркоманов ловят. Они — спасибо, спасибо, развернулись и вроде как ушли. А потом наши звонят: только что приходили за «кладом» мужик с бабой и ребенок.
— Да-да, я там как раз был, — подхватил Толик. — Мужчина копал, женщина рядом стояла, а ребенок рядом прыгал. Ой, сейчас найдем, сейчас найдем.
Павел знает случаи, когда взрослых и вполне благополучных людей сажали на иглу, а они не сразу понимали, что происходит. Подмешивали им, например, наркотик в кальян. Привыкание, повторю, наступает со второго раза. И человек попадает в отлично налаженную сеть, из которой не выбраться.
«Классический» способ распространения наркотиков уходит в прошлое, сменяясь более безопасным для дилеров: заказчик не знает продавца, продавец — оптовика. Торговля идет через интернет.
— Есть огромная площадка, по типу «Алиэкспресс», там работает сразу много «магазинов», — рассказывает Толик. — А есть сайты, которые распространяют в конкретных городах. Там много способов заплатить: и с карточки, и с номера телефона, и биткоинами. «Клады» к этому времени уже разложены по местам. После оплаты магазин высылает заказчику фоточку места.
Есть куст сайтов, нацеленных именно на Крым. Каждый магазин уже нанял в конкретном населенном пункте людей, которые заложат крупные партии для «оптовиков». При этом никто друг с другом лично не знаком, то есть сдать никто никого не может.
— Тех, кто закладывает большой вес, выследить очень тяжело, — продолжает Толик. — Большой вес — это должен быть специальный предзаказ на сайте. Потом тот, кто заложил, наблюдает за местом, пока не заберет тот, кто заказывал. Потому что 50 граммов — это 42 тысячи рублей, полкило — 400 тысяч. И если будет «ненаход», деньги спишут с того, кто заложил.
Потом «оптовики» расфасуют товар на дозы, которые рассуют по лесам и пустырям. И потребитель с навигатором не будет знать, кому заплатил.
Очередной подозрительный субъект попался нам на обочине дороги: нагибался и что-то искал в траве. Павел подошел к нему, но мужик побожился, что собирает окурки. Выгреб из кармана горсть мятых чинариков.
— У людей реально нет денег, — сказал мне потом Павел. — Не первый раз вижу человека, который собирает «бычки».
Одной из причин эпидемии наркомании именно в Крыму, может быть, главной причиной, называют эту: нет денег, нет работы. Возможно, это так. Хотя крымчане известны тем, что к работе в традиционном понимании никогда сильно не стремились. Предпочитали заработать сдачей жилья летом и отдыхать до следующего «сезона». При этом жилье, которое их кормило, многие даже не пытались приводить в порядок: квартиранты и так найдутся. Пять лет назад, перед референдумом, совладелица одного из виноградных совхозов рассказывала мне, как осенью у них пропал урожай пино-гри, потому что не набралось работников для сбора. Хозяйка гостиницы тогда же говорила, что вынуждена выписывать персонал из городов Украины, потому что крымчане не способны приходить на работу к девяти утра и работать до шести вечера. А в этот приезд таксист искренне не понимал, что я имею в виду, когда говорю, что мост построили на налоги россиян. Все твердил, что это просто подарок Крыму — за то, что он Крым.
И вот на этом фоне у людей появился новый способ заработать. Куда более простой, чем сдача жилья. Хотя бы потому, что жилье для начала надо иметь.
— Работы у людей нет, — говорит Павел, — и вдруг им обещают хорошие деньги.
Схема строится на принципе сетевого маркетинга. Вроде гербалайфа. Низшая ступенька — закладчик. Если он не только закапывает «клады», но и приведет несколько соискателей работы, его повысят до торгового курьера. Курьер может дослужиться до фасовщика, еще более высокая ступень — кладовщик-лаборант. Он закупает прекурсоры и бодяжит нужное вещество. Специально обученные химики проверяют качество работы лаборанта. Высшая ступень этой иерархии — администратор. Он, по словам Павла, может вообще находиться в любой стране.
— Но просто так эти сайты бы не работали, — добавляет Толик. — По-любому есть какие-то «вышки» — вышестоящие органы, люди. Чиновники. По-любому все знают, где что лежит. У нас же не Москва, не Питер, даже не Краснодар, города-то не такие большие.
Когда все это знаешь, может показаться, что ежедневные рейды волонтеров — напрасный труд. Хотя, казалось бы, если есть цепочка, в которой фигурируют деньги, номера телефонов и еще масса данных, можно какие-то звенья и отследить.
— Можно, — кивает Толик. — А кто это будет делать?
— Полиция, например, — отвечаю.
— Давайте вместе посмеемся.
Но мы не смеемся. Я уже знаю, что кроме Павла и еще маленькой группы волонтеров заниматься этим в Крыму некому.
— Полиции просто не хватает, — пожимает плачами Павел. — На весь город один экипаж ДПС.
Я подумала, что он шутит. Или преувеличивает. Но скоро поняла, что все серьезно. Объезжая очередную площадку, Павел увидел в чистом поле припаркованную машину. Он сделал стойку на наркотики и подъехал поближе. На пассажирском сиденье была девушка, а водитель самозабвенно хлестал пиво из бутылки. Павел позвонил в полицию, чтобы вызвать к любителю выпить за рулем наряд ДПС. Ему сказали, что приехать не смогут. В городе случилось ДТП с пострадавшими, и весь один экипаж теперь там. Потом мы узнали: то ДТП как раз произошло по вине пьяного военного за рулем.
Вообще-то эта моя поездка в Крым начиналась как раз с того, что там не хватает полицейских. Коллега рассказал, что его родителей в селе Береговом под Феодосией обокрали. Кража была странная: из сарая вынесли книги, сложенные на время ремонта в доме. Пожилые люди собирали их всю жизнь. Это были редкие альбомы с живописью, раритетные собрания сочинений, томики с автографами писателей. Ущерб был не столько материальный, сколько моральный. Но потом выяснилось, что у соседа унесли поросенка. На параллельной улице у женщины украли все деньги. Еще у одного соседа увели какую-то технику. Были и другие кражи, на которые люди в полицию не жаловались. Дескать, искать все равно никто не будет. Когда в полицию решили обратиться родители коллеги, выяснилось, что в их поселке ее просто нет. Опорный пункт закрыт. Приезжал оперативник из другого села — Приморского. Там будто бы имеется целый отдел.
Я съездила в Приморский, но в доме, указанном в справочнике, уже не отдел полиции, а общежитие. Женщина с коляской сказала, что отдел перевели в здание поселкового совета. Поселковый совет оказался закрыт. Может быть, внутри и есть какой кабинет с человеком в погонах, но снаружи на это ничего не указывает.
— Патрульной службы у нас как таковой нет, — рассказала мне молодая женщина, гулявшая с ребенком во дворе. — Я ни разу машину не видела. В девять вечера у нас тут начинается: наркоманы, пьяницы, все такое. Я старшую дочку после восьми боюсь от себя отпустить. До полиции достучаться нереально. Как-то мы нашли лошадь. Просто стояла голодная, тощая лошадь, привязанная к дереву. Так не могли никому достучаться, чтоб искали хозяина. Спасибо, ветеринары помогли. Мы обращались и в поселковую администрацию, и в Феодосию: жаловались, что патруля нет никакого. Все без толку.
Полицейский Гена, который ездит в рейды с Павлом, подтверждает: в последнее время кражи и наркотики стали бедствием в Крыму.
— Очень много донецких и луганских приехало, им тяжело устроиться на работу, — говорит он. — А за жилье платить надо, семью кормить надо. Была программа, их отправляли в другие регионы России, где есть работа. Но туда они ехать не хотят. У нас они работают в лучшем случае на стройках. Цены покосили. Залить куб бетона стоило тысячу рублей — они за пятьсот соглашаются.
Как уверяет Гена, полицейские в некоторых поселках все-таки есть. В Приморском их даже два: участковый и оперативник. Больше не набралось. Ну не идут крымчане служить в полицию.
— Зарплата маленькая, рабочий день ненормированный, — объясняет Гена. — То есть сначала-то идут. Потому что больше у нас в Крыму стабильной работы не найти. Но потом уходят. В четырнадцатом году нам зарплаты повысили, а потом цены повысились. И что? У меня вот зарплата 28 тысяч.
Гена — сотрудник патрульно-постовой службы. Он как раз из тех, кто мог бы приезжать по вызову граждан.
— У нас по штату 37 человек, а работают двадцать, — усмехается Гена. — В целом некомплект примерно треть, где-то и половина. Из других регионов России, бывает, приезжают, но долго не задерживаются. К нам двое как приехали — так сразу и уехали.
Тем временем у Павла скоро работы прибавится: он планирует отыскивать грядки с коноплей, которую начнут разводить несознательные фермеры.
— Ну, хорошо, полиции не хватает, но ведь есть Росгвардия? — интересуюсь я. — Вон четыре их машины стоят в ряд.
— Росгвардия у нас работает с 18 вечера до 12 ночи, — с улыбкой информирует Павел.
— А потом?
— А потооом… — он улыбается еще шире. — А потом просыпается мафия!
