Великий князь по рождению и неугомонный бунтарь по характеру, неоднократно приветствовавший Февральскую революцию и Временное правительство, Николай Константинович Романов – возможно, одна из наиболее противоречивых фигур своего времени. В мемуарах родственников и на страницах официальных изданий его имя практически не встречается. Тем более притягательной делается персона великого князя для историков.
Основная канва судьбы великого князя-изгнанника общеизвестна: итогом бурной молодости и роковой страсти юного аристократа к американской танцовщице Фанни Лир стала скандальная история варварского похищения бриллиантов с оклада иконы, принадлежавшей матери Николая Константиновича, великой княгине Александре Иосифовне. В ходе расследования выяснилось, что все улики неопровержимо указывают на виновность любимого сына Николы, но тот отпирался и старался свалить вину на адъютанта. Шокированное семейство, дабы избежать скандала, назначило врачебное освидетельствование, выводы которого, впрочем, были предрешены заранее: «какой бы ни был его результат, объявить его для публики больным душевным недугом и запереть».
После этого до конца своих дней великий князь сделался изгоем и большую часть жизни прожил в Туркестане, увлеченно занимаясь орошением пустыни и борьбой с надзирающими над ним лицами.
О «крымских каникулах» великого князя, проведенных в Балаклаве, написано сравнительно мало, а между тем эти три года, проведенные под пристальным жандармским надзором, позволяют наиболее точно судить о нравственности и психологии «августейшего больного».
В.К. Николай Константинович с матерью Великой Княгиней Александрой Иосифовной и сестрой Верой, 1870 год
В беллетризованной биографии, написанной греческим принцем, пребывание великого князя в Балаклаве предстает едва ли не семейной идиллией, а в статье Р.Г. Красюкова о его переезде в Крым в 1901 году не упоминается вовсе. В действительности же весной 1901 года Николай Константинович был выслан из Туркестана, где прожил последние 20 лет, в Тверь, а вскоре переведен в ненавистный ему Крым. Ненавистный потому, что прежде ему уже доводилось бывать в Крыму в качестве ссыльного: в декабре 1874 году он был отправлен в Ореанду, имение его отца.
Что же послужило причиной опалы и заставило императора Николая II пренебречь плодами столь полезной деятельности великого князя в Туркестане и выслать его в Балаклаву?
Туркестанские приключения
Большинство исследователей склонны видеть основную причину злоключений великого князя в его тайном, противозаконном венчании с 15-летней гимназисткой Валерией Хмельницкой, однако документы позволяют предположить, что история с венчанием стала лишь последней каплей.
Сама по себе попытка завязать отношения с «неподходящей персоной» была для великого князя далеко не нова.
Первой его спутницей жизни после злополучной истории с бриллиантами стала А.А.Демидова, урожденная Абаза, с 1874 по 1877 годы «как кошмар, как привидение» преследовавшая опального члена императорской фамилии, которого надзирающие лица безуспешно пытались скрыть от неё в Ореанде, Умани и Тыврово. Старания их были напрасны: энергичная Демидова то и дело находила возможность поселиться вблизи возлюбленного.
Так, в 1876 году она тайком пробралась к великому князю, который на протяжении 10-ти дней прятал её в своей гардеробной. В 1878 году в Оренбурге, где великого князя в очередной раз пытались спрятать от настойчивой любовницы, тот снова шокировал общественность, женившись на 17-летней дочери местного полицмейстера, Надежде Александровне Дрейер. В браке с великим князем Дрейер родила двоих сыновей — Артемия и Александра. В 1899 году Николай II пожаловал ей потомственное дворянство и фамилию Искандер. Так Н.А. Искандер, урожденная Дрейер, стала единственной признанной супругой «августейшего больного».
В 1883 году, уже в Туркестане, великий князь снова ударился во все тяжкие: совратил несовершеннолетнюю дочь полковника Берхмана и, предполагая на ней жениться, захотел удалить от себя Надежду Александровну. Чтобы скрыть свою связь, он собирался обвенчать Берхман с есаулом казачьей артиллерии и пьяницей Мансуровым, но её отец воспротивился этому и пожаловался военному губернатору, так что с идеей женитьбы Николаю Константиновичу пришлось распрощаться.
Впоследствии, живя в степи, он вступил в любовную связь с 16-летней казачкой Дарьей Часовитиной, которую купил у отца — казака Елисея Часовитина — за 100 руб. Это, однако, не помешало ему устраивать оргии с сартянками и иметь половые отношения как с ними, так и с мальчиками.
Но к началу 1900-х масса отягчающих обстоятельств приблизилась к критической.
Психиатры Павел Розенбах, приват-доцент Императорской военно-медицинской академии, и Владимир Хардин, директор Творковской психиатрической лечебницы, посланные обследовать его состояние летом 1900 года, были поражены условиями жизни, всей обстановкой и привычками великого князя.
Проживая в роскошном дворце, Николай Константинович занимал всего одну комнату с низким потолком, проводил в ней большую часть дня в окружении полдюжины собак, тут же справлявших естественные надобности. Постель великого князя была устроена на полу; ложась спать, он раздевался донага и окружал себя собаками. Ежедневно к нему являлся брадобрей, который брил ему не только лицо и голову, но и все тело. В постели великий князь оставался по полдня, там завтракал, а одевался лишь к обеду, после чего отправлялся на прогулку.
Однажды, когда Надежда Александровна уехала в Петербург, и состоялось то самое скандальное венчание с Хмельницкой. Поползли слухи, которые Николай Константинович не только не пытался пресечь, но и бравировал своей незаконной связью, показываясь со своей 15-летней любовницей на публике.
Осознанное и публичное унижение фамильной чести, а не сам факт «венчания», привело к новым попыткам положить предел «ненормальным проявлениям» великого князя. В конце концов, многие члены дома Романовых позволяли себе больше, нежели им предписывала общественная мораль и благородное происхождение, но доселе никто не пытался намеренно и сознательно запятнать честь императорской фамилии.
Согласно повелению Николая II, надзор за великим князем был вверен чинам Отдельного корпуса жандармов. Было утверждено новое «Положение о Распорядительной части по делам Его императорского Высочества Великого князя Николая Константиновича» во главе с полковником Васильевым и создана жандармская команда для охраны великого князя.
Первоначально предполагалось перевезти Николая Константиновича в Прибалтику, но полковник Васильев, осмотревший предназначенное великому князю имение, счел его непригодным для «августейшего больного», и того решено было перевести в Крым, где поместить в Балаклаве на даче Цвингмана. 29 июня 1901 года «августейший больной» прибыл в Балаклаву. Ему шел 52-й год.
Жизнь в Севастополе
Надежда Александровна тотчас по приезде отправилась в Севастополь, где заняла номер в гостинице. Великий князь ежедневно виделся с женой, катался по Нахимовскому проспекту, раскланивался с адмиралами Черно- 121 морского флота и обсуждал с ней проходящих дам. Но она пробыла в Крыму недолго, и вскоре уехала в С.-Петербург хлопотать о судьбе сыновей, а великий князь остался в одиночестве.
Великий князь Николай Константинович с женой Надеждой Александровной
«Нельзя придумать обстановку печальнее той, какую нашел в Балаклаве, – писал изгнанник своему брату, великому князю Константину Константиновичу. – Нет занятий, нет знакомых, ничего, кроме прогулок по пыльным дорогам... Я обречен здесь на безделье, уныние и одиночество».
Разлука с Туркестаном заставила его заранее возненавидеть Балаклаву. Полковник Васильев, регулярно писавший пространные донесения в Петербург министру внутренних дел, последовательно фиксировал желания своего поднадзорного: то он просился назад в Туркестан, то изъявлял желание переехать в Египет или на Принцевы острова. За первый месяц пребывания в Крыму «августейший больной» грозил несколько раз «покончить с собой», «бежать в Англию к приятелю своему королю Эдуарду», «поступить в монастырь послушником-чернорабочим», «устроить такой скандал, который вызовет необходимость уехать из Балаклавы».
Впрочем, нельзя сказать, чтобы наблюдающие лица не старались организовать великому князю подобающий круг общения и занятий, однако преуспеть в этом им было не суждено. Так, в ответ на предложение вице-адмирала Н.И. Казнакова, служившего когда-то начальником штаба командующего Черноморским флотом и назначенного попечителем великого князя Николая Константиновича, заняться в Крыму археологией, «августейший больной» ответил насмешкой. Не пожелал он заниматься здесь и своей любимой ирригацией.
Распорядок дня со времен Туркестана не сильно переменился: великий князь до самого обеда оставался в постели, постеленной на полу, окруженный собаками, читал газеты и гонялся с пинцетом за отдельными волосками, которые пропустил брадобрей, а днем катался в экипаже.
К требованиям гигиены, диеты и общепринятым приличиям великий князь относился отрицательно. Если летом он ежедневно принимал ванны морской воды, то с наступлением зимы неделями пренебрегал гигиеническими процедурами. В теплое время года великий князь ходил по дому босиком и совершенно голый, накинув на плечи кусок кумача в форме плаща и не стесняясь в таком виде выходить на балкон на потеху зевакам.
Круг знакомств великого князя ограничился жандармами, докторами и прислугой. Вечера он проводил в обществе портного Федермессера или дантиста Видуцкого, рассказывая им сальные анекдоты и шутки. Завязать новые знакомства оказалось также затруднительно: всех новых знакомых Николай Константинович пытался подчинить своему влиянию и заставить способствовать исполнению своего самого заветного и жгучего желания – приезда в Балаклаву Валерии Хмельницкой.
В ожидании приезда возлюбленной великий князь писал стихи, специально заказывал папиросы с надписью «Царевна» на мундштуке, приказал отделать для нее комнаты во флигеле рядом с домом, заказал для себя какой-то особенный костюм (флотский китель, кавалерийские рейтузы и фуражка велосипедистов), который ни разу не надевал, дожидаясь ее.
На содержание своей пассии великий князь ассигновал 12 тыс. руб. в год, говоря, что это его определенная цифра для содержания любимых им женщин.
Во имя исполнения своей цели великий князь осаждал полковника Васильева просьбами, доводами, мольбами, слезами и угрозами, но, не обнаружив у жандармского полковника никакого сочувствия к своей мечте, возненавидел его. Да и вообще, надо сказать, великий князь разделял свойственное обществу той поры мнение, будто «порядочный офицер не примет на себя обязанности жандарма», и не раз обещал гнать непрошеных гостей вон или встречать плевками.
Великий князь атаковал окружающих настойчивыми просьбами привести ему «красную даму». Дошло до того, что великий князь стал добиваться привода какой-либо «девочки» или «мальчика», что-нибудь попроще — «в платочке», лишь бы помоложе. Причём он советовал обращаться не к девушкам, а к их матерям, и ставить непременным условием своего сближения взятие у матери и дочери подписки в том, что они «никаких к Великому князю претензий не имеют». Не ограничиваясь просьбой о «девочках», «августейший больной» настойчиво добивался, чтобы ему разыскали «мальчика», но отнюдь не юношу, а подростка лет 12-ти.
«Нравственное безумие»
Помимо опостылевших жандармов частыми гостями, отчасти вынужденными и порой непрошенными, в доме великого князя являлись медики – главный врач Севастопольского морского госпиталя К.И. Тимофеевский, М.М. Костров и судовой врач эскадренного броненосца «Ростислав» Иосиф Яковлевич Бильвайс.
Сын учителя уездного училища и выпускник Медицинского факультета Императорского Московского университета, 30-летний Бильвайс был приглашен на смену доктору Г. Крепиону, категорически отказавшемуся продолжить службу при «августейшем больном». «Ростиславом» тогда командовал капитан 1-го ранга великий князь Александр Михайлович; вероятно, он и порекомендовал полковнику Васильеву своего судового врача.
Надежда Александровна с Николаем Константиновичем и его братом Константином
Регулярные медицинские осмотры засвидетельствовали неплохое физическое состояние великого князя при явном наличии душевной болезни, которую доктор Бильвайс диагностировал так: «Folie morale» — «нравственное безумие».
Сходный диагноз — «Moral insanity», «нравственное помешательство» — поставил перед высылкой великого князя из Туркестана и профессор Иван Мержеевский, один из основоположников русской психиатрии. Согласился с этим диагнозом и приват-доцент Розенбах, вторично приглашённый к великому князю, уже в Балаклаву.
По мнению Мержеевского и Розенбаха, «нравственное помешательство» могло или явиться следствием перенесенного великим князем в юности сифилиса, или иметь наследственное происхождение, поскольку у его матери, великой княгини Александры Иосифовны, нервные расстройства доходили до галлюцинаций.
17 декабря 1901 года в Балаклаву приехал 43-летний приват-доцент Московского университета Владимир Сербский. «На основании всех собранных мною данных, а также личного наблюдения я должен всецело присоединиться к заключению докторов Розенбаха и Хардина, что Великий князь Николай Константинович страдает психическим расстройством в форме дегенеративного психоза с притуплением нравственного чувства», — написал Сербский.
При этом Сербский отметил, что на отношения Великого князя с Хмельницкой он смотрит «как на чисто личное дело, в котором ближайшей заинтересованной стороной является еще третье лицо – Надежда Александровна Искандер, и потому полагал бы наиболее правильным предоставить разрешение его их взаимному соглашению».
Это крайне возмутило жандармского полковника Васильева. «Профессор Сербский… предлагает устроить ему жизнь втроем (а так как Его Высочество не имеет намерения окончательно отказаться от казачки Дарьи, детей которой, по его словам, он очень любит, – то, следовательно, и вчетвером)», - написал он в своем донесении.
В Балаклаве так ничего и не поняли
Интересно, что балаклавское общество не считало великого князя психически больным и недоумевало, за что он, любезно отвечающий на поклоны и добродушно беседующий с прохожими, подвержен столь суровому надзору.
Этому способствовала благотворительность великого князя. Надежда Александровна, как могла, старалась отвлечь его и пыталась побудить его к разведению собак и занятиям благотворительностью. Сначала бездомным псам в Балаклаве скармливали объедки со стола, затем ежедневно стали выпекать до 50-ти хлебов исключительно для собак, покупать ошейники и вести им списки. Со второй половины 1902 года к кормлению собак добавилась раздача хлеба, пряников и кумача детям. Со временем число претендентов на подаяние великого князя все росло, аппетиты у претендентов увеличивались, рядом с людьми, действительно нуждающимися, стали появляться вполне зажиточные, но не гнушавшиеся вымогать разного рода подарки.
Неосведомленность обывателей о причинах надзора за князем лишний раз доказывал успешность миссии полковника Васильева, на протяжении трех с лишним лет «крымских каникул» Николая Константиновича ограждавшего фамильную честь Романовых от новых скандалов. За свои труды Васильев в 1903 году получил орден Св. Владимира 4-й степени, был произведен в генерал-майоры, и вскоре распрощался со своим поднадзорным.
В мае 1904 года великий князь наконец покинул ненавистную Балаклаву: его перевезли в Ставрополь. Такой переменой в своей судьбе он, скорее всего, был обязан сестре Ольге, греческой королеве, посетившей Балаклаву в июне 1903 года, и её последующим ходатайствам перед Николаем II. Спустя ещё почти три года, 15 апреля 1906 года, Николай II позволил великому князю вернуться в Ташкент.
До гибели российской монархии оставалось менее 11-ти лет. Николай Константинович Романов переживет её почти на год.
У Надежды Александровны и Николая Константиновича было два сына — Артемий и Александр Искандер, добавляет к этому увлекательному жизнеописанию «Блог Толкователя». Младший погиб во время гражданской войны, а старший умер в эмиграции. Ещё на родине он стал отцом девочки Натальи, взявшей фамилию отчима — Андросова. Долгие годы внучка великого князя выступала в парке Горького с захватывающим трюком — мотогонки по вертикальной стене и была нетитулованной королевой богемной Москвы, подругой и любовницей Нагибина, Галича, Евтушенко, Вознесенского.
