Разыгрывать людей по телефону Вован (Владимир Кузнецов) и Лексус (Алексей Столяров) начали в конце нулевых. Поначалу их мишенями были звезды шоу-бизнеса и обычные россияне, но с 2012 года главные пранкеры РФ переключились на лидеров других государств. Они звонили Александру Лукашенко (в июне 2014 от имени сына Януковича), Борису Немцову (десятки раз), Элтону Джону (в сентябре 2015 от имени Путина), Реджепу Эрдогану (в феврале 2016 от имени Порошенко и Яценюка). Они разыгрывали Надежду Савченко (в марте этого года пранкеры передали ее адвокату «просьбу Порошенко» прекратить голодовку). Теперь Лексус и Вован ведут на НТВ еженедельное пранк-шоу «Звонок», разыгрывая политиков и медийных персонажей в прямом эфире. Многие уверены, что они связаны с российскими спецслужбами.
— Алексей, весной вы с Вованом разыграли турецкого президента Реджепа Эрдогана. Мы бы тоже хотели с ним поболтать. Где бы нам достать его номер?
— Выйти на его окружение, которое уже соединит с президентом. Нужно создать цепочку контактов и ввести в заблуждение тех, кто с ним работает.
— Знакомства во властных структурах могут помочь? Вы же на государственном телеканале работаете, связей наверняка много.
— Нет. Как правило, правительственные структуры — не то место, где можно достать чей-то телефон, это же бюрократическая система.
— И сколько времени потребовалось, чтобы выйти на Эрдогана?
— К разговору с Эрдоганом я, наверное, за сутки подготовился. Идея появилась быстро: в новостях Эрдоган — значит, надо ему позвонить. А потом понял, как на него можно выйти: выбрал кандидатуру в Турции, которая могла бы с ним связать, и через нее организовал телефонный разговор на 40 минут. Причем на самой нижней ступени нам помог Гугл. У меня не было никаких прямых контактов, все через Гугл. Но я не буду раскрывать своих секретов, потому что тогда до следующего лидера не получится дозвониться.
— Как вообще происходит подготовка к разговору с такими персонами?
— Это простая журналистская задача: я просто читаю новости по теме и выписываю на листочке тезисы, о чем было бы интересно спросить. В разговоре с Эрдоганом, например, российскому обывателю интересно, как он относится к России, к войне в Сирии, какие у него планы. В принципе, ничего такого.
— А как вам удается подделывать голос человека, от лица которого вы звоните?
— Я не подделываю голос. Да никто его не подделывает, все ведутся и так.
— Даже интонацию Путина вы не пытались подделать?
— Я говорил от Путина один раз, когда звонил Элтону Джону. Сомневаюсь, что он хорошо знает голос Путина.
— Хорошо, а как же языковой барьер?
— Его нет, Эрдоган предоставил нам по телефону своего переводчика.
— Не боитесь в таких случаях, что что-то вдруг пойдет не по плану?
— Такого уже нет. Мне на самом деле давным-давно по барабану, президент это, дворник или еще кто-то — потому что это те же люди, и у всех свои психологические особенности. Страха не бывает.
— С кем было легче всего?
— Технически дозвониться до президента всегда сложнее. Я скажу, что изящнее всего, наверное, получилось с Савченко. Это был такой многоходовой план: надо было завербовать и вовлечь сразу несколько людей, сочинить письмо, чтобы оно повлияло. И оно повлияло. Это тоже за один день все случилось: днем придумал, пришел домой и устроил провокацию.
— А самая сложная фигура?
— Меня об этом много раз спрашивали, и я не могу ответить — просто потому, что не помню какого-то яркого человека, который мог бы на это не повестись. К тому уже у меня уже выработался некий профессиональный навык: я быстро понимаю, от кого лучше звонить, с кем моему оппоненту будет интереснее. Например, если бы Эрдогану позвонил какой-нибудь кубинский лидер, он бы с ним, возможно, не стал общаться. Я, конечно, мог бы от Путина позвонить, и Эрдоган бы сразу откликнулся, но отношения портить не хотелось.
— Вы говорите, что пранк — это провокация, и наверняка у вас много компромата на разных людей. Бывало ли такое, что вы что-то не публиковали, чтобы не навредить чужой репутации?
— Я из принципа не публикую факты из частной жизни людей, о которых они могут разоткровенничаться — семейное положение, дети, еще что-то. Еще у меня лежит несколько записей, которые могут ухудшить отношения между странами, я их публиковать не буду.
— А как вы относитесь к тем пранкерам, которые выискивают компромат на обычных людей и звонят их родителям и друзьям, чтобы «вывести на чистую воду»?
— Я безусловно знаю, о чем вы, и негативно к этому отношусь. Повторюсь: любое вмешательство в личную жизнь — это табу. Самореализоваться за счет какой-то девочки, которая в тайне от родителей снимается в порно, не для меня. Мне кажется, эти люди нисколько не лучше той самой девочки, это просто самоутверждение.
— А вы для чего занимаетесь пранком?
— Ну, это уже не просто пранки, это уже общественный резонанс. Обществу это интересно, можно влиять на что-то.
— То есть, вам не хватает влияния?
— Нет, мне в принципе влияние вообще не нужно. Просто на это есть спрос и есть свои личные интересы: для себя ты ведь тоже можешь какую-то информацию о людях получить. В целом, есть те, кто читает новости, а есть те, кто хочет эти новости создавать. Могу себя отнести к последним, потому что то, что я делаю, интересно людям и попадает в заголовки СМИ. В каком-то смысле это и есть цель. То, что журналист не может узнать в силу профессиональной этики, я могу.
— А как вообще становятся пранкерами? Где записаться?
— Нету такого движения как такового. Я даже себя не до конца могу к этому отнести. Пранк — это целенаправленное введение в заблуждение, но не в корыстных целях. У хулиганов одни цели, у меня с коллегой — другие. Разница есть, а методика одна.
— Ну а как все-таки этой методикой овладеть?
— Этому учиться не нужно, никакой техники не существует. Главное, чтобы был интерес. Конечно, с опытом уже понимаешь, как стоит общаться с различными персонами, но главное начать. Нужна внутренняя уверенность в том, что ты делаешь, и, наверное, знание вопроса. Но для этого, как я уже говорил, есть Гугл.
— Даже широкий круг общения не нужен? Вот, скажем, компьютерный задрот сможет стать пранкером вашего уровня?
— Если он задрот, то нет. Но если сильно захочет, то да. А вообще нужна элементарная журналистская база данных. В силу моей работы на телевидении я имею к ней отношение.
— А сколько пранкерам платят?
— Это коммерческая тайна!
— Окей. Насколько мне известно, первым лицам нашей страны вы не звонили. А пытались когда-нибудь?
— Во-первых, сейчас для этого нет повода, а я не хочу никого из них компрометировать. Это лично моя гражданская позиция. И я думаю, что мне не захочется, но мало ли, что может быть.
— Если изменится ситуация в стране?
— Ситуация может измениться, да. Если мы узнаем, что чиновник предал интересы государства, то почему бы ему не позвонить? Но этого же нет.
— С первыми лицами страны понятно. А как насчет региональных лидеров? Вы уже несколько дней в Севастополе. Интересовались местной политической ситуацией, надумали кому-нибудь позвонить?
— Я в курсе того, что происходит в Севастополе, но не знаком ни с кем из местной политической элиты, и ситуация мне пока непонятна. Знаю, что существует политическая конкуренция, но не знаю, почему так происходит.
— Неужели не интересно было бы позвонить губернатору Севастополя или главе Крыма? Сергея Меняйло приглашал в свою программу Владимир Познер, так что медийной фигурой он точно является.
— Приглашал, да? Я этого не знал. С Аксеновым, как и с Поклонской, я давно знаком лично. Мы же помогли республике, когда провели собственное расследование и с помощью своей деятельности выяснили имена тех лиц, которые обесточили весь полуостров. Мы эти материалы передали в ФСБ, они были очень полезны, и за это Поклонская выразила нам благодарность.
Что касается Меняйло, то я не хочу в этом всем участвовать. Даже не знаю, что у него такого спросить, что мне было бы интересно как обывателю: я главам своего региона-то не звоню.
В Екатеринбурге, где я живу, раньше тоже было два центра власти — мэрия и область, они вечно враждовали. Я и тогда туда не звонил, потому что не хотел нагнетать обстановку. Нужно делать это так, чтобы не навредить городу.
— А где тут грань между вредом и пользой?
— Ну, я приведу пример, как это было в Киеве. Протесты уже были, но их в свои руки взяли совсем не те, кому следовало брать. То же самое здесь. Кто-то за счет моего вмешательства наберет себе политические очки.
— Если так рассуждать, то и на международном уровне пранк может навредить. Может быть, тогда его стоит вообще запретить?
— Если он бы стал вредить, я бы запретил. Это моя личная гражданская позиция, я не вмешиваюсь ни в какие конфликты.
Возьмем Донецк. У меня много друзей оттуда, и там тоже есть свои конфликты. Я не хочу в них вмешиваться, чтобы тем самым не помочь кому-то набрать лишние очки в политической игре.
Мне приходит миллион сообщений от людей, которые просят решить какие-то проблемы в регионах, но я их не берусь решать, потому что, во-первых, всех проблем не решишь, а во-вторых — кому это пойдет на пользу? Я думаю, это не получит резонанса как такового.
— В каких регионах жалуются больше всего?
— В Сибири, в основном. На Дальнем востоке, где у нас с границами не все в порядке. Но я в региональные конфликты стараюсь не вмешиваться, и без меня существует масса политических рычагов.
Если говорить о Севастополе, то я считаю, что Чалый — замечательный человек и Меняйло, возможно, тоже хороший. Ну, по крайней мере здесь есть возможность высказать альтернативную точку зрения. Она высказывается, она популярна — это же хорошо. Когда есть два центра в регионе, это всегда плюс. Потому что есть, кому возразить, я считаю, это демократия.
Я в целом за все хорошее и против всего плохого, но обычно беру то, что интересно на федеральном уровне.
— Но ведь вы же звонили нескольким регионалам.
— Да, я звонил губернатору Омской области [Виктору] Назарову, мэру [Вячеславу] Двораковскому и главе Архангельска [Игорю Годзишу]. Последнего мы заставили починить канализацию и дороги.
Но это был не просто случай какого-то региона, а федеральная повестка, потому что люди уже Путину жалуются на это. Это была тема нашей передачи, она была актуальна.
Надо было встряхнуть какого-нибудь губернатора, а эти двое были самыми неэффективными, поэтому мы им позвонили.
— Меняйло, кстати, тоже считается далеко не самым эффективным губернатором.
— Ну, значит, его снимут. Тех, кто не выполняет свою работу, всегда настигает кадровая участь.
— А у вас когда-нибудь были политические заказы?
— Иногда с заказом приходят под выборы, просят кому-нибудь позвонить. Но я отказываюсь — принципиально не хочу играть в эти игры. Если бы у меня внутри был какой-то порыв, то я бы, наверное, занялся этим. Да и то вопрос.
— Как по-вашему, руководство страны вас поддерживает?
— Оно не мешает. Всякие там газеты писали, что мы оружие Кремля в геополитической ситуации. Но я думаю, что это преувеличение.
— Помощь предлагают?
— Да нет. От материальной помощи просто так никто, наверное, не откажется, но у меня такой потребности нет — мне на жизнь хватает. Нет у нас прям такого сотрудничества.
— Это принципиальный момент?
— Я считаю, что как только ты становишься зависимым, это сразу тебя во многом ограничивает. Так что я бы и не хотел. Сами справимся.
— Не боитесь, что кому-то не понравится то, что вы сделали, и вам решат отомстить?
— Ну, мне уже как-то бояться не стоит. Желающих много, но им, наверное, лень этим заниматься.
— Или все-таки помогают знакомства во властных структурах?
— А структуры тебя не спасут все равно, если что-то запланировано. Я уверен на 100%.
