Инвалидов в нашем обществе столько, что у каждого должен быть не просто знакомый, а близкий друг-колясочник. Но городская среда к их свободному передвижению не приспособлена, поэтому большинство проводят дни в четырех стенах своего дома. Мы с ними почти не пересекаемся, а когда все-таки встречаемся — не знаем, куда прятать глаза и как себя вести.
Я до сих пор испытываю некое смущение, вину и неловкость когда общаюсь с людьми «на колесах». Не знаю, как держать лицо, когда речь заходит о специфике их ежедневного существования. Помню, как мой знакомый шейник как-то пошутил: «Не дружи с шейниками, они могут и в кроссовок помочиться». Я не поняла, о чем это, но он тут же с улыбкой объяснил: «Не подходи близко, иногда мой катетер отсоединяется от емкости, и содержимое течет в обувь тому, кто стоит рядом». Оглушающе физиологично. Но без достаточной раскрепощенности и доли самоиронии в этом мире не выжить.
Представьте ситуацию: завтрак в столовой санатория для людей с травмами спинного мозга в Саках. На столах тарелки с кашей, салат, что-то на сладкое. И яйцо. Обычное вареное яйцо. В скорлупе.
Для шейника очистить яйцо — настоящее испытание. Конечно всех травмы разные — есть те, кто после перелома в шейном отделе позвоночника ходит. Но у большинства нарушена не только чувствительность ног, но и рук — мелкая моторика им недоступна.
Как человек, едва держащий в руках ложку, сам почистит яйцо? Простите мою бестактность, но выглядит это очень смешно, причем для самих шейников. Пока я в смущении отворачиваюсь, чтобы не видеть, как человек снова и снова роняет яйцо на стол, пытается отковырять негнущимися непослушными пальцами еще кусочек скорлупы, сам он смеется над процессом и весело переговаривается с соседями.
«Не хочу, чтобы на меня пялились»
Три года назад я спокойно жила в своем мирке, где не было людей на инвалидных колясках. А потом в мою жизнь ворвалась травма. Тяжелый перелом позвоночника, два месяца реанимации, операция. Помню, врачи улыбались мне, а в разговоре с родственниками прозрачно намекали: надежды мало, если выживет, не факт, что когда-нибудь будет ходить. Но я выиграла джекпот от самого господа бога. Несмотря на множественные переломы, мой спинной мозг уцелел, и ноги парализовало лишь частично. Я встала.
С тех пор я ежегодно езжу на реабилитацию в Саки. В этом маленьком провинциальном городке на западе Крыма я впервые узнала, что на свете есть места, где люди с ограниченными возможностями не испытывают никаких ограничений, кроме условий, выставляемых собственным телом.
Такого количества колясочников я не видела никогда. Десятки колясок везде: на улицах — обычных, с ямами и выбоинами, в парках, в магазинах и кафе. Оказывается, пандус — просто волшебная вещь, открывающая для неходячего человека любые двери.
По дорогам здесь ездят не только машины. Увидев человека на коляске, автомобилисты их просто объезжают — такое вот мирное соседство.
Часто вижу, как по улицам города гуляют парочки. Оба в колясках, или один на ногах. Кстати, заметила, что многие мужчины мечтают познакомиться и создать семью именно с «ходячей» девушкой. Я не могу их в этом винить, хорошо, когда в доме есть хотя бы один человек с возможностями «неограниченными». В Саках завести такое знакомство проще, барьеры, разделяющие инвалидов и неинвалидов, здесь почти незаметны.
У каждого здесь — своя история. Один неудачно нырнул. На другого на городской улице сверху упал рулон рубероида — рабочие, чинившие крышу, уронили. Третий делал на турнике подъем с переворотом да так и ушел вместе с этим турником в землю. Одна девочка пошла пописать на железнодорожные пути, присела, и ее сдуло проезжавшей мимо электричкой - травма шеи и кресло на всю жизнь.
Обычно люди делятся этим охотно, без драматизма и жалости к себе. Просто и буднично, словно рассказывают о каком-то незначительном, давно минувшем событии.
Бестактных вопросов избежать не удается. Помню, я познакомилась с очень молодым и очень красивым парнем без ног. Он ехал по трассе на мотоцикле, когда его подрезал грузовик. Вылетел на встречку, одну ногу ему оторвало сразу — об автомобиль, с которым он столкнулся. Другую отрезали в провинциальной больнице, куда его привезла скорая. Областной центр был совсем недалеко, вспоминал он, если бы довезли туда, ногу удалось бы спасти.
Я пыталась его утешить, говорила о протезах. А он вдруг прервал меня, сказал:
— Мне это не подойдет, у меня позвоночник тоже был сломан и хирургам пришлось часть спинного мозга удалить.
— Почему ты так жалеешь о ногах, если у тебя нет спинного мозга? Ты бы все равно не смог ходить, - решилась задать вопрос, понимая, что мое любопытство может его ранить.
Но он не смутился, ответил:
— Дома мне приходится надевать протезы, когда я еду в институт. Были бы ноги, я бы этого не делал. К тому же, когда ноги есть тело сбалансировано. Знаешь, как трудно пересесть из коляски в машину без ног?
— А зачем ты надеваешь протезы, когда едешь на учебу?
— Чтобы на меня не оборачивались. Не люблю, когда девушки с жалостью смотрят. Это здесь, в Саках, я могу их не надевать. Здесь я такой же, как все, здесь на меня никто не пялится.
«Понаприсылают ходячих»
В Саках мне бывает стыдно за мои ноги. Я начинаю оправдываться. В красках рассказываю о своей травме, о том, что врачи не давали мне шансов, о том, что до сих пор медики, увидев мои снимки, удивляются, что я пришла к ним на своих двоих. Я пытаюсь доказать, что тоже имею право на сочувствие.
Когда разговариваешь с колясочником, сама разница в росте имеет значение: при общении с человеком в инвалидном кресле ты всегда смотришь сверху вниз. И эта позиция делает тебя в его глазах очень сильным и очень здоровым.
Оправдываюсь я и перед здоровыми: к месту и не к месту. Мне кажется, что люди вокруг видят, как я немного подволакиваю ногу, когда хожу. Что без моих пояснений окружающие не понимают, почему я быстро устаю и всегда нахожусь на эмоциональном взводе. Просто меня мучает боль, с которой я не расстаюсь даже во сне, и чувство собственной неполноценности. Я говорю о своей травме, чтобы защититься от внутренних переживаний.
Научилась я этому не сразу. В первый мой приезд в санаторий меня шокировало, с каким упоением некоторые рассказывают о своих недугах. Это был не специализированный спинальный, а обычный санаторий, где лечат заболевания опорно-двигательной системы и бесплодие. Основной контингент — пожилые люди с артрозом и подагрой. Именно они завали мне вопросы: «А чего это тебе путевку дали? Ты ж молодая!», «А откуда у тебя вторая группа инвалидности? Ты здорова!»
В спинальном санатории тоже находятся такие, кто может ущипнуть, показать свое пренебрежение. Бывает, сидишь в очереди на процедуры и слышишь шипение: «Что ты здесь делаешь? Ты ж ходячая».
Бывает и обратное. Как-то под конец года в спинальный санаторий заехало много «опорников» и людей с заболеваниями нервной системы. Утром они выстроились в очередь на сдачу анализов перед процедурным кабинетом. Вдруг в коридоре появилась девушка на коляске, очередь сразу расступилась, пропуская ее вперед. Девушка искренне удивилась, но промолчала. Потом подъехала вторая коляска, третья, пятая. Сначала «ходячие» их тоже пропускали, а потом поняли, что здесь так не принято, здесь все равны — и в этом для многих колясочников заключается основной смысл приезда в Саки.
«Научи меня»
Еще мне бывает неловко, когда задают вопрос «Как? Как ты научилась ходить?» Я не знаю, что отвечать. Просто мое тело смогло. Просто однажды, еще в больнице, я проснулась с ногами. Помню, как впервые смогла пошевелить пальцем и радовалась этому как ребенок, как научилась чувствовать стопою поверхность.
Это ощущение не похоже на то, что было раньше: я не осязаю, я просто знаю, что где-то там есть пол.
Как-то я познакомилась с женщиной, пережившей инсульт спинного мозга. В один день ее просто парализовало, и вот уже несколько лет она пытается вернуть себе возможность ходить.
Она передвигается по городу на кресле, и каждый день тренируется в парке, учится ходить с «канадками» - специальными палками с опорой под локоть. Двести шагов, отдых, снова двести шагов.
У нас с ней очень разные истории. Меня в буквальном смысле поднял на ноги муж: платил за лечение, поддерживал и выхаживал. Ее супруг оставил ее в первый же день. Они до сих пор женаты, общаются, но не живут вместе.
— Муж в первый день пришел в больницу, — рассказала она. — Посмотрел на меня и сказал: «Прости, не могу». И больше не вернулся.
Так она осталась совсем одна. Без возможности пошевелить даже пальцами. Говорит, в больнице часами лежала в грязных памперсах, ела как собака из миски — медсестрам было некогда кормить ее с ложки. Когда ей стало лучше, и она выписалась, к ней ненадолго приехал кто-то из родственников, а потом — снова одиночество.
— Это был мощнейший стимул, — вспоминает женщина. — Сначала научилась сама себе памперсы менять, потом потихоньку стала ползать по комнате, готовить, убирать. Все только на руках — ноги я в то время еще не чувствовала. Бывало, не могла слезть с постели и голодала.
— Родные и муж вас фактически бросили. Вы на них не в обиде?
— Нет, ты что! Если бы они со мной носились, я бы никогда ничему не научилась.
Я слушаю и восхищаюсь ее мужеством и силой воли. И тут она задает мне вопрос:
— Скажи, а как ты научилась так хорошо ходить?
Мне становится стыдно и неловко. Ну как я могу ей что-то советовать? У меня изначально все было намного лучше, чем у нее. У меня были хотя бы руки, и обездвиженные, ватные, но ощущаемые мною ноги. Но нужно же что-то отвечать.
— У нас просто разные цели, — с улыбкой говорю я. — Вот вы делаете двести шагов, а у меня была цель дойти до детского сада, чтобы увидеть, как сын читает на утреннике стих. Я очень хотела попасть к подруге на свадьбу — и шла. Хотела поехать в горы — и ехала. Это был мой мощный стимул.
Аллегрова и простатит
Но самое большое мое открытие — санаторные дискотеки. Я езжу в Саки зимой, когда в городе очень скучно. Гулять по безлюдным и холодным улицам неинтересно, единственный выход — идти в санаторный клуб, куда по вечерам к маленькому очагу человеческого тепла подтягивается весь местный бомонд.
Здесь все — и стар, и млад. Тихонькие напомаженные бабушки с макияжем и прическами, видно, как тщательно накручивались с обеда бигуди и наглаживались платья. Деды в строгих костюмах, мужчины средних лет в замызганных свитерах. Есть и молодежь, но чаще - в колясках.
Некоторые недуги дискотека исцеляет. Видишь, как вечером подтягиваются к залу «крабы»: кто раком, а кто боком. У дверей парковка — здесь оставляют на постой костыли и палки.
Ковыляет такой себе дедок — сто лет в обед — палку «в огород» и поскакал отплясывать под «О, боже, какой мужчина...» Лихо пляшет, коленца выделывает, дам на танец приглашает, сплошь молодок, не старше пятидесяти пяти.
Веселье, шум, смех. Все танцуют. Девушки на колясках под музыку водят хороводы, кружат друг друга. Танцуют как в последний раз: страстно и призывно движутся их тела, а ноги безмолвны.
Мужчины галантны и обходительны. Часто приглашают на танец. Я этих ситуаций стараюсь избегать - совершенно не умею танцевать с колясочниками. Все время думаю, что делаю что-то не то, боюсь попасть под колеса.
А еще я не умею общаться с теми, у кого ДЦП. Смотришь, парень молодой и симпатичный, танцует. Подходит, заговаривает, а ты просто не понимаешь половину слов: из-за плохой дикции даже имя нового знакомого не всегда удается с первого раза разобрать. Робко переспрашиваю, сжимаясь от внутренней неуверенности, боюсь обидеть.
Однажды я все-таки танцевала. С «ходячим» мужчиной. Он до этого несколько дней пытался со мной познакомиться, зазывал на дискотеку. Когда я все-таки пришла, направился прямиком ко мне. Прятаться было поздно.
Танцор обнял меня за талию и начал нескромно ощупывать.
— Это корсет, — сказала я.
— А зачем?
— Спина поломана.
— А у меня грыжа позвоночная и простатит, — буднично сообщил он.
Это был мой первый год в Саках. Тогда я не знала, как на такое реагировать. Кто бы мне сказал, что я буду танцевать медляк в санатории под Ирину Аллегров,у да еще и вести пахнущие нафталином разговоры. Теперь привыкла, отношусь с пониманием. Для многих санаторий — единственная возможность выговориться, поделиться наболевшим и получить сочувствие, но не жалость.
В Саках я узнала, что множество людей так же, как и я, ежедневно встречаются с болью. Но в отличие от меня, у них нет такой свободы. Я могу в любое время выйти из дома, встретиться с друзьями, поехать куда-нибудь - словом, отвлечься. А их жизнь ограничена пространством, где есть съезды и пандусы.
Помню, в первое время у меня появлялось желание приглашать новых знакомых в гости, в Севастополь. Но потом я думала: в мою квартиру в обычной панельной пятиэтажке мы точно не попадем. На пляж тоже. Я даже не знаю точно, есть ли съезды с бордюров на Приморском, можно ли там гулять. И сможем ли мы зайти хоть в одно кафе в центре города.
Я хорошо понимаю, почему инвалиды хотят жить в Саках. Понимаю, почему плачут в автобусе те, кто приехал сюда впервые: едва почувствовав, что такое настоящая жизнь, они вынуждены возвращаться в свои четыре стены.
Я тоже хочу в Саки — ненадолго. У меня в этом городе свои привязанности - друзья и знакомые, которых я при всем желании никогда не смогу затащить в свой мир, абсолютно не приспособленный для таких, как они.
